он ничего не будет требовать за свой шаг. Понимаешь? А то получается, что он делает одолжение человечеству. И что ты хочешь? — успокоившись, спросил отец, присаживаясь в кресло. — Поехать в Ташкент?
Очень хорошо, но и нелегко иметь такого умного и проницательного отца, от которого бесполезно что-либо скрывать. Таня кивнула головой.
— Хорошо, вот тебе сто пятьдесят рублей. Но полетишь туда только когда проводишь меня. А теперь едем с визитом в одно место.
— Куда, если не секрет, папка?
— Ты присядь, Татьяна, присядь. И постарайся понять правильно...
— Папа, ты хочешь жениться! — сообразила Таня. И теперь отцу настал черед сетовать про себя на слишком сообразительную дочь.
— Ты уже забыл маму? — тихо спросила Таня.
— Не так все просто, доченька. Но вот встретил я человека, который близок мне. А я ведь уже немолодой, я устал от одиночества, от неприкаянности. О тебе эта женщина знает... Не огорчайся, дочка, она тебе понравится, я уверен.
Таня немного всплакнула, потом тихо прижалась к плечу отца.
— Не обращай внимания, папка! Я глупая, взбалмошная девчонка и еще эгоистка. Мне страшно стало, что начнешь забывать свою Таню. Но это чепуха, ты меня любишь, и будешь любить. Едем. Едем.
Отец наблюдал, как дочь совсем но-взрослому наводила перед гостиничным трюмо туалет, подправляла брови и ресницы, и печально думал, что не заметил, как выросла без него его Танька, как она стала совсем взрослой... И что много подстерегает ее опасностей на пути, особенно с ее чуткой, восприимчивой натурой, но изменить что-либо он уже не мог.
— А этот... парень часто тебе пишет? — спросил отец уже в такси.
— Да времени не так много прошло. Два письма написал... Я тебе дам почитать. Завтра.
Отец и дочь приехали в обыкновенную московскую квартиру, звонили у дверей, потом неловко топтались в прихожей, и так же неловко их приглашали проходить и не стесняться. Совсем белая маленькая старушка все подталкивала мягко их:
— Проходите, проходите же.
Но самое замечательное, что женщина, к которой приехал отец, нисколько не смущалась, оставалась серьезной и спокойной. Ласково встретила отца, обняла за плечи Таню, тихо сказала:
— Вот ты какая, Таня.
Проводила Таню к дивану, села сама около нее. А отец сидел за столом, встревоженно посматривал на них.
Замечательно, что Ольга Сергеевна не набивалась на расположение и доверие, она просто расспрашивала об университете, о товарищах, о стипендии.
Таня скоро почувствовала себя свободно с ней, и только никак не могла отделаться от чувства, что она уже где-то встречалась с Ольгой Сергеевной. Правда, эта утомленная, чуточку грустная женщина тогда вроде бы была моложе, даже юной. Но Тане, наверное, это просто показалось. Но хорошо уже то, что Таня не испытывала к ней враждебности. Поужинали, потом пошли в комнату Ольги Сергеевны. И, взглянув на громадные фотографии на стене, Таня ойкнула:
— Вот где я вас видела!
И снова Ольга Сергеевна обняла ее за плечи.
— Это тоже работа, девочка. И не лучше других, тяжелая.
Ну да, как это Таня сразу не могла вспомнить, что часто видела эту актрису в фильмах и даже восхищалась ею. Но слишком неожиданная встреча с нею в жизни просто выбила Таню из колеи.
Весь долгий вечер они разговаривали об обыденных и простых вещах, потом бродили по Москве, и Таня чувствовала, что она совсем не мешает отцу и Ольге Сергеевне, что она не только не лишняя, но даже обидит обоих на всю жизнь, если попытается оставить их. И Таня решила, что как-нибудь расскажет Ольге Сергеевне о встрече с Адылом. Ведь такая умная женщина обязательно посоветует ей, что делать.
Ночью в гостиничном номере разговаривали уже отец и дочь.
— Где же ты познакомился с Ольгой Сергеевной, папа? — спросила Таня, уже устроившись на ночлег на диване.
— Они полгода были у нас в Сирии на съемках. Так что же ты молчишь, Таня? Одобряешь или нет? Ведь от тебя многое зависит.
— Она мне нравится. Умная, — серьезно заключила Таня, уже засыпая.
А потом были несколько счастливых дней с отцом и Ольгой Сергеевной. К концу лекций отец уже ждал в университетском сквере, и они окунались в бурную жизнь столицы, заезжали за Ольгой Сергеевной домой или на студию, а потом отправлялись то в Коломенское, то в Останкино, то просто в загородные леса. И здесь, в лесу, когда отец лежал, прикрыв лицо газетой, Таня рассказывала о своих сомнениях и тревогах, показала фотографию Адыла. Ольга Сергеевна рассматривала ее очень пристально, потом неожиданно сказала:
— А ведь я с ним встречалась. В поезде. Мы даже поужинали в ресторане. Да, это он. Странная, однако, встреча... Мир действительно тесен. Что же у тебя с ним, Таня?
И снова Таня горячо доказывала, что у них ничего, просто она не может пройти мимо чужой судьбы.
— Хорошо, если ты полетишь в Ташкент, я напишу ему несколько слов. Ты и передашь. Он, конечно, помнит нашу встречу.
4.
У Пахана в доме ничего не изменилось с тех пор, как Адыл был здесь последний раз лет пять назад. Так же тесно заставлена квартира мебелью, тот же тяжелый запах непроветриваемого помещения. Адыл сидел за столом, расстегнув рубашку.
— Ты вот удивишься, что я тебе скажу, Клычек. Соврал я тебе. Дела у меня на примете нет. Понимаешь? Что сказать тебе хочу — удивишься. Люди рождаются, чтобы жить. Они и живут. Самое удивительное, что лучше всех проживут свою жизнь те, кто просто живет: работает, имеет семью. Жену, детишек. У него забот — полон рот, не всегда достаток в доме, а он правильно живет. Надо делать самое обыкновенное дело, Клыч. Вот ты. Или я. Кто мы? Есть человечество, а мы только пыль от него. Отряхни нас люди с себя, и ничего не изменится, понял? Мы людям не нужны, жизни мы не нужны. — Пахан почти не пил, чуточку пожевал огурец, а теперь только отпивал чай небольшими глотками, смотрел перед собой опустевшим взглядом старческих глаз.
— Я уже мертвяк, Клычек, мне все поздно. И семью заводить, и детей. И работать не умею, да и сил нет. Видишь, «подстаканником» заделался. И то, чтоб выпить полста грамм, а так мне ничего не нужно. Один я вот. А что мне с этого? Жил один и помирать буду один, никто и похоронить не придет. Кому я
