Ознакомительная версия. Доступно 38 страниц из 190
общественности, что я мог бы подтвердить из выводов тех далеких времен, а что надо скорректировать и от чего отказаться совсем.
По степени важности тогдашние выводы можно было бы разделить на несколько проблем.
Прежде всего это общая связь концепции русской революции с первыми контактами с «капиталистическим окружением». Я думаю, что мне удалось выявить «дуализм» Ленина – соединить идею мировой революции с возможностью компромиссов с капитализмом. Сегодня наше внимание в связи с анализом Бреста концентрируется на совершенно других вопросах, но не будем забывать, что история требует анализа того, что было ведущим в тех исторических условиях.
А главным был теоретический спор о принципиальных основах в международной политике советской власти. Надо помнить, что большевистский эксперимент составил более чем семидесятилетний период в российской истории. Поэтому, когда сегодня мы вырабатываем новые подходы к советскому периоду отечественной истории, нам небезынтересны и теоретические основы международной политики большевизма.
Кроме того, период Бреста нам также важен для понимания сущности и методов подхода большевиков к мировой революции в общем плане. Ведь идея и модификации концепции мировой революции сопровождали страну на протяжении всего советского периода.
Брест был и первым примером компромисса между страной, объявивший себя страной социализма, и капиталистическим миром в лице Германии. Теория компромисса была оформлена позднее в период Генуэзской конференции, но первые подходы были именно в брестский период.
В то время было еще одно интересное явление: дискуссии вокруг Бреста сопровождались острой борьбой внутри партии большевиков и схваткой их с соратниками по власти – левыми эсерами.
Говоря о дискуссиях внутри правящей партии, как это ни парадоксально, мы можем констатировать очевидный плюрализм, который один из английских историков сегодня называет «большевистским плюрализмом». Как мы знаем, в определенный момент даже лидер партии оказался при голосовании в меньшинстве.
Я писал свою диссертацию и монографию, когда дуализм, особенно на политическом уровне, был явно не в моде, и мне было особенно интересно отметить это обстоятельство применительно к 1918 году.
На улицах российских городов шел процесс, который в то время назывался триумфальным шествием советской власти, назревала угроза гражданской войны, тень революционного террора и гонения против церкви все явственнее обретали реальные черты, а в верхах в январе-феврале большевики голосовали и яростно спорили о судьбах мира, революции и социализма в одной стране.
В этом плане в нашей прежней историографии брестский период описывался на фоне столкновения Ленина и Троцкого. Политический и общественный смысл той трактовки событий был очевиден: доказать преступную «антиленинскую» линию Троцкого. Естественно, это вписывалось в советскую историографию, начиная с 1920-х и фактически до конца 1980-х годов. Я прекрасно помню, как, используя свои библиотечные связи, пытался получить из спецхрана какую-либо книгу Троцкого с описанием его спора с Лениным в 1918 году, но мои усилия не увенчались успехом.
Единственное, что мне тогда удалось, – это привести в книге результаты решающего голосования в Центральном Комитете, одобрившего подписание Брестского мира, на котором ленинская точка зрения победила. За ленинское предложение проголосовало семь человек и против шесть. И решающим был голос Троцкого. Когда этот факт я приводил в подготавливаемой монографии, редактор издательства настоял на корректировке, при которой было лишь сказано, что Ленин победил (и в скобках были названы те, кто голосовал «за», без комментариев).
Теперь, когда труды Троцкого уже давно доступны для историков, можно прояснить историю с позиции Троцкого. Можно также точно определить и другой вопрос, касавшийся общих отношений двух лидеров революции Ленина и Троцкого. Речь идет об известном заявление Троцкого в Бресте 10 февраля 1918 года, когда он объявил, что Россия прекращает переговоры, но мира не подписывает. Это заявление послужило основанием объявить позицию Троцкого как лозунг «ни мира, ни войны».
Впоследствии, Ленин, критикуя Троцкого за это заявление, сказал: «Между нами было согласовано, что мы всячески затягивали переговоры, а потом сдаем, то есть подписываем мир». Уже тогда Троцкий оспаривал данное утверждение. И в этом случае теперь мы можем уточнить эту историю.
Я считал одной из важных тем, которые мне удалось подробно описать, – первый контакт России с представителями США и Англии, конкретно с главой американской миссии Красного Креста Р. Робинсоном и известным британским дипломатом и разведчиком Б. Локкартом.
Упоминание об этих контактах уже было в исторической литературе, но могу утверждать, что в моей книге впервые эта позиция получила столь подробное освещение. А мне тогда эти контакты показались чрезвычайно важными и интересными.
Об этих контактах были информированы лидеры США и Англии. И они даже поощряли эти связи, что по-иному объясняет политику лидеров западных стран по отношению большевистскому режиму.
Помню, что и тогда, когда еще только начинал научную жизнь, я был уверен, что реальная политика, как говорят, геополитика, конкретные интересы в международных отношениях стоят очень часто выше идеологических предубеждений. Не будем забывать, что упомянутые контакты происходили спустя 2–3 месяца после прихода большевиков к власти.
С другой стороны, интересно, что и большевики, в первую очередь лидеры Ленин и Троцкий, в те же первые месяцы после прихода к власти встречались с представителями США и Великобритании. Эти контакты для союзников России в войне имели главной целью помешать выходу России из войны и подписанию Брестского мира. Впрочем, тогда такие контакты не увенчались успехом, но они показали, что и для большевиков идеи мировой революции отнюдь не мешали возможным прагматическим интересам.
Вряд ли существуют какие-либо новые неизвестные ранее факты об этих контактах; может быть, имеется что-нибудь интересное в американских и британских архивах. Известно, например, что британский премьер-министр Д. Ллойд Джордж имел беседу с Б. Локкартом перед его поездкой в Россию. Я писал об этой встрече, опираясь на мемуары Локкарта, но, может быть, что-то есть об этой беседе в архивах британского МИДа.
Конечно, наибольший интерес представляет собой само содержание Брестского мирного договора. В своей книге я обращаю наибольшее внимание на последствия и влияние брестских дискуссий на внутреннюю жизнь советской России и на соотношение сил в партии большевиков.
Значительное место в моих исследованиях занимали отношения России с Германией после подписания Брестского договора. В этой связи я думаю сегодня, что было бы целесообразно включить в книгу специальный раздел о последствиях Брестского договора, и тогда германская тема звучала бы более полно и объемно.
Сегодня, оценивая Брестский мир в духе современной критики ленинизма и революционных мероприятий, многие историки, политики журналисты пишут о предательстве интересов России. При этом имеется в виду прежде всего утрата территорий бывшей Российской империи, фактически отданных под германское влияние.
Я вернусь к этой весьма непростой теме в конце раздела о Брестском мире, но сейчас лишь укажу, что тогда, в начале 1960-х годов, я, естественно, оценивал ситуацию, связанную
Ознакомительная версия. Доступно 38 страниц из 190
