Ознакомительная версия. Доступно 13 страниц из 63
На каждом сеансе я снова и снова выстраиваю всё те же связи, интерпретирую его чувства и внутренние конфликты — и снова камень скатывается с горы. Иногда у меня складывается впечатление, что это доставляет Тому садистское удовольствие. Однажды я даже говорю ему об этом, а он, защищаясь, начинает анализировать себя, как если бы сам был психотерапевтом: «Это я, должно быть, вытеснил». Иногда Том присваивает себе мои интерпретации по принципу: «Да, именно это я имею в виду, я всегда так говорил». Другими словами, от меня не может исходить то, чего он не знает о себе: печальная предпосылка для нарциссического одиночества. Только Бог может оплодотворить Себя, породить из Себя что-то новое. Плод возникает у людей только тогда, когда они впускают в себя кого-то другого.
Иногда я замечаю, что внутренне сдаюсь. Я считаю минуты до конца сеанса. Или становлюсь раздражительным и вступаю в конфронтацию: «Воспоминания вам не нравятся? Об этом мы много раз говорили!» Но Том не замечает моего разочарования. На этом этапе от него часто можно услышать: «А чего вы хотели! Вы проводите терапию с нарциссом». Том использует свой диагноз для защиты: «Я уже знаю, что вы думаете обо мне, вы не можете сказать мне ничего нового, заканчивайте с вашей терминологией». Он торжествует, когда я злюсь: наконец он вывел меня из себя. Но в то же время он выглядит отчаявшимся.
Успокоившись, я думаю: «Разве Том так уж не прав? Что толку ему от моей правды, если он не может связать ее с собственной истиной?» Я похож на обывательский стереотип о психоаналитике: терапевт, который много лет ведет интенсивные беседы со своим пациентом, у него случаются инсайты. В конце концов, терапевт же умнее. Вот только в проблемах пациента ничего не меняется.
Мне вспоминается сон Тома о войне, разбомбленном городе и детях, живущих в руинах. Наконец я понимаю: этот сон отражает то, что происходит между нами, он рассказывает о наших терапевтических отношениях. Наш общий ребенок, продукт нашего труда, постоянно подвергается нападкам — он не должен расти. На каждом сеансе появляется искра надежды, и всякий раз Том гасит ее. Это атака и на мою надежду, мою веру в перемены.
Между тем Том становится все более унылым, обвиняет меня и терапию в том, что ничего не меняется: психоанализ, очевидно, не подходит для него. Он дает мне почитать интервью с известным профессором психологии, в которых говорится о неэффективности психоанализа, тем самым нападая на меня и мою профессию. Я чувствую себя как на экзамене, как будто тот профессор сидит в комнате и, что бы я ни сказал, качает головой и настаивает: «Что это значит? Какой смысл? Боже мой, вы неэффективны!» При этом Тому не нравятся другие подходы, он считает их более прагматичными, а поведенческие методики — для «лабораторных крыс». Я понимаю, что он не хочет прекращать терапию, а пытается доказать, что она не приносит ему никакой пользы. Ничто не может помочь, тем более я.
Через час я наконец говорю:
— Вы заставляете меня думать, что вам все это не нужно. И вы пытаетесь заставить меня — даже с помощью экспертных интервью от профессоров — наконец признать, что я не могу вам помочь. Но я думаю, что самый большой страх, который у вас есть…
— Какой же? — перебивает Том.
— …Ваш самый большой страх заключается в том, что вам удастся справиться с вашей психологической проблемой. В конце концов я признаю вашу правоту и повторю то, что сказала Стефани: «Вы не меняетесь, я сдаюсь, мы должны расстаться».
Том молчит какое-то время, но мне кажется, что он действительно о чем-то думает.
Я же продолжаю:
— «Фашист» победил, и здесь, в моем терапевтическом кабинете, тоже. И ребенок, который где-то прячется, не нашел тут защиты. Лечение оказалось неудачным, но кто на самом деле проигрывает?
Том признаётся, что в конце каждого сеанса, когда мы пожимаем друг другу руки на прощание, он ждет, что я сообщу ему об завершении терапии, вышвырну его, «вычищу противную слизь», как он резко выразился, ссылаясь на нашу метафору охотника за привидениями.
Я говорю:
— Вы ожидаете, что я отвернусь от вас с отвращением?
— И это было бы правильно, я удивляюсь, почему вы до сих пор этого не сделали.
— Но я все еще здесь, и вы тоже.
— Да, но только потому, что вы получаете за это деньги! — говорит Том.
— Да, на самом деле вы мне не нравитесь, я просто терплю вас ради денег.
Том сглатывает. Именно так он думает обо мне.
— И самое страшное, — добавляю я через некоторое время, — что вы не возражаете. Потому что я для вас что-то значу!
Опять долгое молчание. Том думает и наконец говорит:
— Может быть… Но я не хочу, чтобы вы любили меня таким, какой я есть! Полагаете, я не знаю, что обо мне думают другие? Я — засранец, кусок блевотины, я — слизь!
— Я наблюдаю вашу отрицательную сторону. И не называю плохое хорошим только потому, что вы так хотите.
Опять молчание, через некоторое время я говорю:
— Но вы не можете понять, почему я продолжаю работать с вами, хотя ясно вижу, что вы делаете.
— Да! — восклицает Том. — Зачем вы это делаете? Не из-за денег? Тогда потому что вы такой добренький, замечательный, отзывчивый человек?
— Для вас это было бы отличным объяснением: я алчный или тешу свой синдром спасателя. Для вас будет гораздо опаснее, если я продолжу работать с вами, ведь я верю, что в вас есть тот, кто надеется, что я не предам его.
Сначала Том молчит. Но на этот раз не отрицает сказанного. Я что-то зацепил в его душе?
Том становится мягче, более доступным в следующие несколько недель. Теперь «фашист» — утвержденная нами метафора, ориентир для лучшего взаимопонимания. Сам Том постоянно обращается к нему, когда снисходительно говорит: «Ну вот… теперь я снова фашист». Следовательно, он осознаёт структуру своей личности.
Том впервые задумался о наших взаимоотношениях. Мне кажется, его обнадеживает мысль, что мне в нем что-то может нравиться. У меня постоянно возникает ощущение, что он вот-вот обнимет меня и уже не отпустит. В эти моменты он крайне уязвим. Превратно понятое слово, замечание, которое рефлекторно заставляет увеличить дистанцию между нами, глубоко оскорбляет и разочаровывает его. Потом Том снова становится высокомерным и пренебрежительным, как всегда. Или не заходит дальше разговоров о профессиональной жизни, чтобы восстановить прежнюю дистанцию, когда чувствует излишнюю близость. Но впервые, на четвертый год лечения, Том
Ознакомительная версия. Доступно 13 страниц из 63
