(в роте до сих пор вспоминали, как прямым попаданием снаряда напрочь снесло башню нашей передовой Т-тридцать четвёрки и все, кто в ней находились, в мгновение ока сгорели). Сейчас погибшего майора заменял гвардии капитан Мирзашев.
Этот батальон входил в состав 3-й танковой армии генерал-лейтенанта Рыбалко.
К Клычу и Неустроеву подошёл один из танкистов. Парень лет двадцати пяти, с рыжим чубом и задорным взглядом небесно-синих глаз. На нём был комбинезон.
– Братцы, курево закончилось у нас. Не будет махорочки или папироски?
Клыч вытащил свою махорку и отсыпал в кулёк танкисту.
– Как вы, освоились уже здесь? – спросил ефрейтор танкиста.
– Да не успели.
–А что такое?
– Ночью приказано возвращаться на левый берег. Готовим для переправы своих железных лошадок…
Георгий и Дмитрий ещё больше насторожились и вновь переглянулись.
Клыч спросил танкиста:
– А в чём собственно дело? Вы нас оставляете?
– Приказ командования, – танкист скрутил себе самокрутку и сделал глубокий затяг.
– Так вы же направлялись к нам в помощь?! – невольно вырвалось у Георгия. – И что, теперь уходите?
– Ну-у, братцы, – развёл руками танкист, – приказ есть приказ! Весь наш батальон возвращается на левый берег. Больше ничего не скажу. Да и попросту не знаю, что и говорить.
Это ещё больше насторожило и Георгия, и Дмитрия.
Дальше к Лужицину они шли уже молча. Каждый думал о своём. Вот показался и перелесок, а на его краю ушатаный тарантас ротного интенданта.
Лужицин не слишком-то обрадовался, увидев Клыча. По правде говоря, он откровенно недолюбливал ефрейтора с запорожскими усищами и чудоковатым чубом, и слишком уж острого на язык. Клыч постоянно донимал ротного кашевара.
– Привет, Алексеич! – с ухмылкой поприветствовал Лужицина Клыч. – Почему не рад?! Где пироги и чарка? К тебе же товарищ твой закадычный пожаловал собственной персоной!
– Волк тамбовский тебе товарищ, – пробурчал в ответ Лужицин.
Клыч пропустил эту явно недружественную реплику мимо ушей.
– А где Прохор и Яшка?
– Проша повёл его к реке, хочет нашего мерина искупать.
Георгий сложил на землю ёмкости и присел на корточки:
– Юрик передал приказ комбата: ночью Прохору следует с ранеными возвращаться на левый берег.
– У-у-ух-х ты-ы, мать честная! – всплеснул по-бабьи заполошно руками Лужицин, и чуть не выронил черпак. – А как же я без помощника буду?
– Придётся крутиться, – заметил Клыч.
Он снял крышку с большой кастрюли и бесцеремонно заглянул во внутрь неё.
– Ну, нарешти те, наш борщ! Ка-ак же я скучив! (Ну, наконец-то, наш борщ! Как же я соскучился! – прим. авт.) – на радостях Клыч сам не заметил, как перешёл на мову, но тут же поправился. – Э-эх, к этому бы борщу да сметанки бы!
– Жирно будет, – огрызнулся Лужицин.
– И мясо есть! – Клыч нахально пальцами подцепил из борща приличный кусмень, но Лужицин ударил по руке ефрейтора черпаком.
– Не трожь! А то тут у меня и глазом не моргнёшь, как всё слопаешь, а потом твои же будут ругаться, куда я мясо подевал!
– Ла-адно, ла-адно! – примирительно развёл руками ефрейтор. – Не трогаю. Разливай!
И Георгий, и Дмитрий стали подставлять Лужицину ёмкости, а тот наполнял их под завязку борщом.
Появились Прохор и Яшка. Мальчик вёл пегого мерина под уздцы, а тот фыркал и помахивал своей забавной морденью, пытаясь ухватить Прохора зубами за плечо. Конечно, Яшка делал это играючи и не кусал, а только слегка покусывал мальчика.
Они подошли к Лужицину, Георгию и Дмитрию. Клыч достал специально приготовленный для Яшки кусок сахара, завёрнутый в тряпицу. Развернув тряпицу, он подал сахар мальчику.
– Угощай, друга!
Прохор протянул гостинец мерину, тот ухватил его губами и ещё чаще замотал мордой, а затем, когда съел сахар, благодарно заржал, стал обнюхивать Прохора и лизнул его шершавым языком.
Клыч подошёл к мерину и похлопал его по загривку, а затем достал ещё один гостинец, уже мальчику.
– На, угощайся, опять шоколад трофейный! Не надоел ещё?
– Спасибо, дядя Дима! – обрадовано принял немецкую плитку шоколада сын полка.
Он тут же её распечатал и чуть ли не разом проглотил половину, но вот вторую аккуратно разделил на две части и одну из них отдал Яшке.
Георгий тоже угостил мерина и Прошу гостинцами и произнёс:
– Прохор, приказ комбата: ночью с лазаретом и ранеными переправишься на левый берег.
– Но почему?! – удивился мальчик.
– Так надо, – заметил Клыч. – Ты солдат, а значит, приказы не обсуждаются тобой, а исполняются. Так что собирайся!
Прохору явно было неохота покидать свою роту, но приказ есть приказ.
Вскоре к Лужицину подошёл ефрейтор Трофим Марьин, здоровый, как медведь, сибиряк, он был из первого отделения.
– О-о, привет, мужики! – кивнул всем заросшей головой Марьин. – А я как погляжу, второе отделение нас опять опередило. Поди, всю гущу собрали?
– Ну а как ты думал, Трофим? – ухмыльнулся Клыч. – Надо не спать! Хочешь, чтобы достался получше кусок, приходи первым и не щёлкай варежкой.
– Да где уж мне угнаться-то за тобой, казаком! – незлобиво усмехнулся увалень Марьин.
Пока Лужицин наливал в его ёмкости борщ, Марьин подошёл к Яшке и тоже его угостил сахаром. Трофим обожал Яшку, как, впрочем, и тот его. При виде этого сибиряка-бугая мерин радостно заржал и забил копытом, а когда ефрейтор из первого отделения приблизился к Яшке, то тот начал его облизывать и возбуждённо пофыркивать, а после стал тереться о грудь сибиряка мордой.
– Я-ашенька, Я-ашенька, друг ты мой, – погладил мерина своей лапищей сибиряк.
Георгий спросил Трофима:
– Слушай, земляк, а ты ничего не слышал, что вообще происходит? Мы тут ничего не можем с Георгием понять! Вместо подмоги для нас этой ночью танкисты снимаются c нашего участка и уходят. И как это понимать?
– Да, я слышал кое что, – ответил Трофим, – но не только они возвращаются на левый берег, а ещё и кое-какие части несколько ночей подряд уже переправляются назад и делают это скрытно. Сейчас даже сооружают макеты танков, чтобы фрицы ничего не узнали раньше времени.
– Мда-а-а, вот тебе бабушка и Юрьев день, – почесал затылок Клыч.
Ефрейтор Дмитрий Клыч и Георгий собрали полные ёмкости и отправились к своим.
Шли они опять молча, у обоих было тягостное настроение и их обоих терзали недобрые предчувствия. Явно что-то назревало.
На середине пути их нагнала Наталка. Волосы у неё от бега растрепались, пилотка сбилась на бок. Она перевела дух.
– Георгий, постий! Насилу наздогнала! (Георгий, постой! Насилу догнала! – прим. авт.)
Наталка подскочила к Георгию, обняла его и начала жарко целовать.
– Коханий, мене видправляють на инший берег! А я не хочу! Я хочу бути з тобою! (Любимый, меня переправляют на другой берег! А я не хочу!
