Я хочу быть с тобой! – прим. авт.)
Георгий насилу разжал объятия Наталки.
– Ла-а-адно, голубки, поворкуйте без чужих ушей, а я пойду, – понимающе ухмыльнулся Клыч.
Он решил не мешать влюблённым.
Когда Георгий и Наталка остались одни, младший сержант вытащил из нагрудного кармана гимнастёрки письмо и передал его девушке.
– Это я написал домой, отцу и сестре. Отправь его в Семипалатинск. В нём я и про тебя написал, что если даст Бог, мы останемся целы и невредимы, то с тобой поженимся. В общем, что у меня есть уже ты, моя коханая, я своих предупредил. Можешь, прежде чем отправлять письмо, прочитать его, и от себя что-то добавить. Доложи и фотографию. Будет очень кстати. Чтобы тебя увидели. А вот оставаться со мной здесь нельзя. Ты должна подчиняться приказам, а не эмоциям. Ты такая же военнослужащая, как и я.
Георгий и Наталка вновь обнялись и долго не могли разомкнуть объятия, пока этого не сделал Георгий. Он взял свои ёмкости для бойцов отделения и направился в сторону передовой, а Наталка стояла и смотрела ему вслед, и слёзы застилали ей глаза.
– Коханий, я тебе буду скильки потрибно чекати! Мени потрибни тильки ти! (Любимый, я тебя буду, сколько надо, ждать! Мне нужен только ты! – прим. авт.), – шептала Наталка и всё провожала взглядом любимого, пока его силуэт не исчез из её поля зрения.
Ни Георгий, ни Наталка ещё не знали, что больше уже не увидятся.
***
Николаю Федоровичу Ватутину часто вспоминалась его родная деревня, в которой было чуть больше ста дворов. Он происходил из крестьян и родился в 1901 году на Белгородчине, в деревеньке Чепухино.
Родителями его являлись Фёдор Григорьевич и Вера Ефимовна Ватутины. Семья их была многодетной, и помимо Николая у них имелось ещё восемь детей. Коля обучался четыре года в церковно-приходской школе деревни Чепухино, затем в земском училище в соседнем городе Валуйки. В рядах Рабоче-крестьянской Красной Армии он находился с апреля 1920 года.
Молодой Николай сразу обратил на себя внимание смышлёностью, и командование направило его на учёбу в Полтавскую пехотную школу, которую он блестяще окончил в 1922 году и получил офицерское удостоверение из рук самого Михаила Васильевича Фрунзе, знаменитого военачальника времён Гражданской войны.
Николай Фёдорович имел образцовую биографию и превосходный послужной список, и все сослуживцы прочили ему головокружительную карьеру. Так и вышло: в тридцать три года он окончил Военную Академию имени Фрунзе, а через три года Академию Генерального штаба, в тридцать семь стал комбригом, через год командовал дивизией, а перед войной – уже корпусом, и нет сомнений, что если бы не его преждевременная гибель в 1944 году от рук фашистских прихвостней, бандеровских головорезов с Западной Украины, то этот блестящий офицер Красной Армии достиг бы высших должностей.
И Сталин, и Жуков считали этого крестьянского сына из глухой деревеньки, призванного революцией в ряды РККА, выдающимся стратегом Великой Отечественной. Сейчас Николай Фёдорович вызвал к себе начштаба фронта генерал-лейтенанта Семёна Павловича Иванова.
Двухметрового роста, с шапкой курчавых волос, молодой начштаба появился на пороге и отдал командующему фронта честь.
– Проходи, Семён Павлович, – Ватутин пригласил начштаба к столу. – Как обстоят дела на плацдармах? Есть какие-то изменения?
– Мы по-прежнему часть наших сил скрытно перебрасываем с Букринского плацдарма на левый берег, но вот два дня назад наши разведчики захватили немецкого штабиста и выяснилось, что противник готовится к решающему штурму южного, то есть Букринского, плацдарма. Не преждевременно ли мы оттуда выводим войска?
Ватутин долго молчал. Любимые его часы с кукушкой, висевшие на стене и которые он возил с собой повсюду, пробили восемь вечера.
Ватутин очнулся и едва не переломил в руке карандаш.
– Я всё понимаю, Семён Павлович, ведь тем, кто остаётся на Букринском плацдарме, придётся о-о-ох, как не сладко! Там столько наших бойцов! А есть среди них ещё и мальчишки… Знаю, так как с двумя я при тебе недавно говорил, и очень их просил себя беречь… Ну, па-аца-аны же ещё! Щенята! Им и девятнадцати нет! И что выходит? Э-э-эх, легче бы мне вместо них там быть сейчас. Но у нас нет выбора, ты поверь.
– Ноябрь на носу?
– Да! Сам понимаешь, Ставка окончательно определилась с решением по переносу основного удара по Киеву с Букринского плацдарма на Лютежский. Там более благоприятные условия для наступления, и мы должны на этом плацдарме успеть сконцентрировать, как можно больше сил, чтобы взломать оборону противника. Наступление намечено через несколько дней, а к седьмому ноября Киев должен стать нашим! Я просил, нет, настаивал, чтобы нам дали по срокам отсрочку, но никто нам сроки не передвинул. Мне ясно указали, что к седьмому ноября мы должны быть в Киеве. И точка!
– Я это всё понимаю, товарищ командующий, – согласился генерал-лейтенант Иванов, – но наших ребят на Букринском плацдарме всё-таки несколько тысяч. Что бы сейчас не планировали, но мне их очень жалко. Мы же их обрекаем на верную смерть…Мы их как бы вычёркиваем… Вычёркиваем их всех! Ведь так?
– А ты, что думаешь, мне их не жалко? Мне не тяжело?! О-ох, ты не представляешь, как мне сейчас паскудно на душе. Ведь они, получается, все те, кто на этом плацдарме, теперь действительно становятся смертниками. И вряд ли кто из наших на этом плацдарме теперь выживет.
Ватутин уронил голову на руки и закрыл глаза.
Иванов видел, что командующему сейчас было плохо и что он уже не мог говорить.
Глава двадцать четвёртая
Советские войска предприняли несколько попыток наступления в сторону Киева с Букринского плацдарма и все они закончились неудачно. Отчасти из-за пересечённой и топкой местности. После этого была проведена авиационная и наземная разведка, и она подтвердила заключение нашего командования, что в дальнейшем наступать с этого плацдарма нецелесообразно и по предложению Ватутина наши части, находившиеся на нём, стали только имитировать подготовку генерального наступления на Киев.
И вот тут, кажется, бес попутал такого прожженного стратега, каковым являлся фельдмаршал Манштейн, командующий группой армий «Юг».
Скорее всего Манштейна подвёл как раз его опыт. Ставя себя на место противника, он исходил из того, что тот предпочтёт удивить и обязательно сделает неожиданный ход, а им должен был стать прорыв немецкой обороны в том самом месте, где, казалось бы, это было не очень-то удобно делать. Да к тому же после неоднократных неудач.
И ещё, в октябре наше командование провело целенаправленную спецоперацию силами армейской разведки, которая только укрепила Манштейна в его умозаключении, и он вознамерился упредить противника
