я это знаю.
— Ты ещё страдаешь из-за неё?
— Нет. — Коити ответил за него, словно читая мысли. Или эти двое успели обсудить в межмирье гораздо больше, чем сознаются?
Я хмыкнула и не стала больше расспрашивать. Мы шли по узким улочкам, которые теперь казались ещё меньше, среди пыльных домиков и неторопливой суеты послеполуденного времени. Жители косились на нас с нескрываемым любопытством. Никто явно не узнавал нас с Коити, а Эол и вовсе выглядел настоящей диковинкой. Помню, когда я его впервые увидела, удивилась светлым волосам, а ещё больше — глазам.
У Исимуры-сана были закрыты ставни, а на стук никто не отвечал. Коити, немного помедлив, толкнул дверь в сторону. Мы с Эолом прошли следом. Внутри пахло затхлостью и старыми татами, бабушка, помогавшая по хозяйству, явно перестала приходить.
— Отец! — Голос Коити звучал бесцветно, без волнения и дрожи.
Твёрдым шагом он прошёл вглубь дома. Мы с Эолом опасливо переглянулись, начинало закрадываться смутное беспокойство о том, кого или что можем найти внутри.
— Коити! Коити-кун? — послышалось через несколько мгновений.
Я поспешила вперёд и увидела старика, лежащего на татами. Он попытался встать, неловко подполз повыше и схватился за сердце.
— Юрэй! Призрак! Всё ждёшь моей смерти! Ждёшь!
Лицо его искривилось, рот перекосило, даже уголок правого глаза опал. От страха хотелось сбежать, но я вцепилась в плечо Коити. Он глядел на отца всё с тем же ледяным спокойствием, а потом, сбросив оцепенение, опустился около него на колени.
— Не убивай, — простонал Исимура-сан, — я сделал что должен был.
— Должен? В каком мире должно продавать своего ребёнка? Ты хотел лёгкой жизни, хотел избавиться от забот. Стоило оно того? — Глаза Коити покраснели от ярости.
Лицо старика посерело, даже старческие рыжеватые пятна на коже потеряли цвет, губы стали фиолетовые, как у покойника, а вокруг радужки разлилась красная полоска.
— К-коити…
— Я прощаю тебя, отец.
Мой спокойный сильный Коити произнёс эти слова без эмоций. Не знаю, хотелось ли ему броситься к отцу или, наоборот, убежать — он не подавал виду. Несмотря на то что моя мать не была передо мной так сильно виновата, я бы не смогла сказать ей того же. Я почувствовала, как пытаюсь произнести заветную фразу, но слова застревали в горле мелкими острыми камешками.
Тело старика опало на татами, как будто из него разом исчезли кости, он больше напоминал бесформенную груду тряпья, а глаза так и пялились с ужасом в пустоту. Коити прикоснулся к лицу отца и опустил ему веки. Мы постояли какое-то время в тишине, я слышала дыхание Эола, но не поворачивалась к нему. Нужно было сделать ещё кое-что.
— Коити, мне кажется, здесь была и твоя мама.
Я закусила губу, сдерживая слёзы. Мы редко говорили о его маме, Нацуми-сан, она умерла, когда нам было лет по шесть. Я помнила её лишь отрывками, подсвеченными невероятным теплом и заботой, исходившими от этой женщины: ласковая улыбка, тонкая рука, передающая чашку чая, полевые цветы, что мы собирали в букеты и венки, тэру-тэру-бодзу на окне, сделанные нами. Она всегда была какой-то особенно нежной, бережной с детьми. Сыновья всегда выглядели сытыми и опрятными, и меня она любила как дочку, которой никогда не имела.
Когда я увидела в доме Исимуры-сана ёкая, то трусливо сбежала, решив, что старик должен сам разбираться, но сейчас я не могла скрыть этого от Коити. Мы прошли за сёдзи в соседнюю, ещё более тёмную комнату, где, как и в прошлый раз, нечто таилось в углу.
Метавшиеся глаза замерли, и за ними проступили очертания фигуры. Несоизмеримо большая голова, копна седых волос. Не такой мы её запомнили, и всё равно нужно было упокоить духа. Коити опустился на колени.
— Прости… прости, что заставил поволноваться. — Лишь сейчас голос впервые задрожал, я почувствовала, как он глотает слёзы, и опустилась рядом, вжалась в его плечо. — Теперь всё хорошо, мама. Я цел. Миюки нашла меня.
Огромные глаза, а за ними и бесплотное бесформенное тело взвились к потолку, снова опустились и успокоились. Глаза смотрели внимательно, пристально, в них перестали отражаться ужас, паника и беспомощность. Должно быть, юрэй видела, что творится с Исимурой-саном, смотрела на него с отвращением, переживала за сына, но не могла покинуть дом.
Теперь расплывчатая фигура приблизилась к Коити, глаза подобрели и лучились той энергией, которую я помнила с детства. Юрэй опустилась ему на колени и растаяла. Мы так и сидели на полу, не в силах пошевелиться. Эол подошёл сзади и положил ладони нам на спины. Я не знала, сколько прошло времени, когда услышала его тихий голос:
— Нам пора.
Я кивнула и поднялась. Ноги немного затекли.
— Коити, идём.
Мы с Эолом помогли ему подняться. Лицо снова стало спокойным, он дышал ровно, а потом вдруг обнял меня и поцеловал. Эол отступил, я почувствовала, как его рука невесомо соскальзывает с моей спины.
— Спасибо, Миюки, — выдохнул Коити.
Наше дыхание расплелось, но мне не хотелось его отпускать. Я крепко обняла Коити.
— Ещё пару минут.
Он прошёл к давно заброшенному семейному алтарю камидана. Стёр пыль, подержал в руках деревянную табличку с именем матери, аккуратно разложил имевшиеся амулеты, принёс с кухни плошку сухого риса.
— Надо и для отца сделать, — обронил он.
Мы вышли на улицу.
— Эй! — крикнул сосед. — Эй, ты разве не Коити-кун?
— Извините, мы торопимся, — отозвался тот. — Вы не знаете, где найти каннуси?
— Никто не знает. А вы что тут забыли?
— Что это значит?
Сосед не ответил, махнул рукой и пошёл по своим делам. Мы подошли ещё к нескольким людям, но те либо шарахались от нас как от незнакомцев, либо бубнили что-то невнятное и спешили от нас поскорее избавиться.
— Идём в лавку Кобаяси-сан, она не откажется помочь, — решила я.
Три поворота — и мы на месте. Я отлично помнила дорогу. Внутри, как всегда, приветливо горел огонёк, двери были нараспашку. На ветру шуршали бумажные язычки колокольчиков фурин.
— Кобаяси-сан, вы здесь?
— Милостивые небожители, кого я вижу! Миюки-тян! Коити-кун!
Мы вежливо поклонились.
— А это Эол, наш гость с запада. Мы долгое время путешествуем вместе.
— Вот как! Славно видеть вас всех в добром здравии.
— Мы дома, — пролепетала я, а она тут же отозвалась:
— С возвращением.
— Как вы поживаете, Кобаяси-сан?
В лавке курились благовония, стояли открытыми тюки с пряностями. Тесное помещение наполнялось густыми ароматами сушёных трав, соевого соуса, мисо-пасты, которые смешивались со сладким запахом палочек сэнко.
— Потихоньку, кручусь-верчусь, как-то справляюсь. Ясуо мой умер три месяца назад. Теперь всё сама.
— Мне так жаль, Кобаяси-сан… Нет слов, чтобы выразить, как мне жаль!
— Ничего страшного, деточка, такова
