присягу, может сделать так, что любой человек по его выбору будет «схвачен, закован в кандалы и обращен в рабство».
– Позор! Позор! – скандировали собравшиеся.
Дуглас говорил о страхе, который даже в Бостоне испытывали люди, знавшие, что их могут вернуть в рабство, где их ждет страшная месть. Рабовладельцы отлично понимали: «тот, кто отведал сладость свободы, никогда не сможет стать выгодным и полезным рабом».
Его снова прервали возгласы поддержки, но Дуглас продолжал:
– Они преследуют рабов, чтобы сделать их примером. И рабы знают, что по возвращении к хозяевам их ждут мучительнейшие пытки. («Сенсация!» – записал один из журналистов.) Отсюда эти слезы, поезда, уносящиеся во мрак, словно бегущие от смерти.
Дуглас рассказал о женщине из Нью-Бедфорда, которая спряталась в трюме корабля и сидела там неподвижно, несмотря на все попытки «выкурить» ее. Она уже пыталась бежать и знала, что будет, если ее поймают. В первый раз рабовладелец раздел ее догола и выпорол, а потом «залил спину рассолом и приколотил за правое ухо к изгороди. Боль была такой невыносимой, что она пожертвовала ухом, лишь бы вырваться».
Дуглас спросил собравшихся, позволят ли они охотникам за рабами вернуть эту женщину. Прозвучало дружное «нет!». А когда повторил вопрос, ответ «нет!» стал еще громче.
Однако один утвердительный ответ все же прозвучал. Журналист выкрикнул с места:
– Да! Пока закон не отменен, мы должны его исполнять![451]
И тут же поднялся безупречно одетый чернокожий, невысокий, но производящий незабываемое впечатление. Репортер пристально вгляделся в него и спросил:
– Полагаю, юноша, вы курьер мистера Эллиса Грея Лоринга?
– Нет, сэр. Я Роберт Моррис, юрист и мировой судья.
Более никто не выступал в поддержку закона.
Крики усилились, когда Дуглас заговорил о решимости своего народа: «лучше умереть, чем вернуться в рабство».
– Это так! – кричали люди. – Повтори это снова!
– Поддержите этот закон, – предупредил Дуглас, – и будьте готовы увидеть на улицах Бостона реки невинной крови, увидеть страдания, каких не видела ни одна другая страна, увидеть, как охотник за рабами тащит закованных рабов назад… или просто убивает их на ваших улицах!
С майского выступления в «Мелодеоне», где слова Дугласа о кровопролитии встретили свистом и недовольными криками, был пройден долгий путь. Теперь нового героя революции встречали громовыми аплодисментами. Как сказал Дуглас, настало время действовать.
Только как? Это был главный вопрос для всех и каждого. Сформировали Комитет безопасности и бдительности (или Комитет бдительности), но его позиции были расплывчатыми и носили общий характер, поскольку комитет объединял людей с самыми разными мнениями. Уже появились признаки напряженности. Некоторые, например чернокожий активист из Салема Чарльз Ленокс Ремонд, требовали более решительных действий[452].
Его позиция получила серьезную поддержку в конце вечера, когда белый баптистский пастор-аболиционист из церкви на Тремонт-стрит, достопочтенный Натаниэль Колвер, под громовые аплодисменты провозгласил:
– КОНСТИТУЦИЯ ИЛИ НЕ КОНСТИТУЦИЯ, ЗАКОН ИЛИ НЕ ЗАКОН, МЫ НЕ ПОЗВОЛИМ ХВАТАТЬ БЕГЛЫХ РАБОВ НА ЗЕМЛЕ МАССАЧУСЕТСА![453]
Свое выступление Колвер закончил историей «сильного и спортивного жителя Род-Айленда», который во время путешествия услышал из деревянного сарая «крики ужаса». Он обнаружил, что «мужчина безжалостно избивает свою жену». Схватив мужчину, этот житель Род-Айленда «заключил его в крепкие объятия и сжимал, пока у того не затрещали кости, непрерывно восклицая: “Как же я тебя люблю!”», пока тот не запросил пощады.
– И если к нам придет охотник за рабами, а никто другой не полюбит его подобным образом, так поступлю я! – провозгласил пастор.
Когда он закончил выступление, слушатели решили, что его декларация и станет резолюцией собрания. Ее приняли громогласным «да!» в одиннадцать часов.
Единство распалось слишком быстро. В этот поздний час осьминог уже начал вытягивать щупальца. Из Мейкона в Бостон выехали охотники за рабами, и целью их были Эллен и Уильям.
Хозяин – раб[454]
В 1600 километрах от Бостона, в Мейконе, Роберт Коллинз был готов действовать. Лето выдалось странным, слишком жарким даже для Джорджии. В округе Джонс температура поднималась до рекордных 40 градусов. Свежая пища быстро портилась, равно как и характеры тех, кто участвовал в дебатах по Компромиссу – или «уступкам», как многие называли этот документ.
Тем летом случились странные смерти – не только президент Тейлор. Неожиданно умерла тетя Элизы Мэри Элиза Хили, в тот самый момент, когда собиралась воссоединиться с детьми на Севере. Через несколько месяцев умер Майкл Моррис Хили – юридически он был хозяином Мэри, но называл ее женой. Поскольку он был вполне здоров, все предположили, что умер он от разбитого сердца.
Собственность Хили выставили на аукцион – ружья, рамы для картин, скаковой жеребец Дунганон… Все продали по бросовым ценам. Сорок девять рабов перешли в другие руки. Среди них были и девять детей Хили. Шестеро уже находились на Севере и учились в дорогих академиях, лишь младшие застряли в Джорджии. Позже стало известно, что один из старших сыновей, удачно замаскировавшись при помощи накладных усов, париком и очками, тайно приехал на Юг, чтобы спасти младших, которых никогда не видел. Вполне возможно, он ехал по тому же маршруту, что и его кузина Эллен Крафт.
Хили прожили удивительную жизнь. Один из них стал исследователем Арктики, другой – президентом университета Джорджтауна. Однако в тот момент они оказались в ужасной и парадоксальной ситуации: по закону они считались рабами, хотя и получили наследство, основанное на труде и торговле людьми. По завещанию Хили, остальных рабов следовало продать, когда младший ребенок станет совершеннолетним. Одна из женщин, Маргарет, потребовала свободы. Дело она проиграла, ее и всех детей – Уильяма, Джулию, Вайолет и Марту Энн – продали в разные руки. Узнав о смерти Майкла Морриса Хили, Роберт Коллинз мог присмотреть кое-что для себя: удобные земли у реки и рабы в наем. Но его интересовала своя юридическая собственность, то есть собственность жены. По условиям Компромисса и нового закона о беглых рабах, он мог наконец-то преследовать Эллен.
Коллинз не стремился к войне любой ценой, как многие из тех, кто тысячами стекались в Мейкон на массовые митинги. На смену Джону Колхауну пришел Роберт Ретт из Южной Каролины. Хотя Коллинз давно был демократом, он в первую очередь считал себя юнионистом: чтил страну и конституцию и слыл человеком миролюбивым. Когда жаркой ночью в Джорджии экстремисты хотели линчевать редактора местной газеты, заподозренного в симпатиях к аболиционистам, именно доктор Коллинз успокоил толпу и спас редактора от повешения. Все оценили его стремление к справедливости[455].
После бегства Эллен прошло почти два года. Это было непростое время для
