показательные расстрелы. С моего взвода солдата расстреляли, преподавателя из московского института. Фамилия его Вишняк. Он все время отставал. А ведь было так, на сутки отстал – дезертир! А у него друг был в дивизионных тылах. Вот он на марше исчез, сутки нет, вторые нет… Я доложил своему командиру. Стали искать и нашли. А тут как раз нужны были кандидаты для этого дела. Построили весь полк буквой П, выкопали ямку по колено, не больше, расстреляли и закопали. Это было страшнее, чем в бою, – смотреть на это.
Под Ржевом 20 октября меня ранило. Мы возвращались из прорыва в пешем порядке, коней вели в поводу. Попали на минное поле. У меня под ногами взорвалась немецкая мина-лягушка. Она выпрыгивает из земли, а на уровне колен разрывается на сотню шариков. Меня посекло, и другие пострадали. Особенно жалко – коням ноги покалечило.
Из госпиталя меня направили в Высшую кавалерийскую офицерскую школу имени Буденного, в Москву.
Помню, как я пил пиво в Москве, в Парке культуры, свободно тогда продавалось, стоила кружка 2 рубля 40 копеек. До войны она стоила 2,40, во время войны 2,40 и после войны 24 копейки. Сейчас я даже не знаю, почем пиво. В парке порядок такой был: берешь кружку, и тебе обязательно дают к пиву пирожок. Или стакан вина сухого и пирожок. Это в 1943 году было, причем очередь стояла огромная, больше сотни человек. Стояли по родам войск. Стоят летчики. К ним подходит летчик, они ему: «Становись!» Стоят кавалеристы, подходишь, они: «Давай, вставай вперед!» А давали почему-то по 12 кружек, берешь и двигаешь их по прилавку своим, и пока двигаешь, надо успеть пару кружек выпить (смеется). В январе 1943-го как раз ввели погоны, я вернулся в свой корпус, но в свой полк уже не попал.
В феврале 1944 года я попал в 16-ю кавдивизию, а уволился в апреле 1946 года. Нас перебросили на иранскую границу, в Нахичевань, везли эшелонами из Белоруссии. Штаб корпуса был в Бресте, а наш полк стоял в Беловежской пуще, в заповеднике.
– 8-й кавкорпус был пополнен остатками 4-го кавкорпуса. Оба корпуса участвовали в Сталинградской битве. Были у вас солдаты или офицеры, кто прошел от Сталинграда до Берлина?
– Наша дивизия формировалась в Уфе, конечно, штабы и тылы прошли весь путь и живы остались, а сабельники на 99 % обновились.
Я когда пришел в полк, эскадрона не было, и меня поставили помощником начальника штаба полка по разведке, а потом пришло пополнение. Их построили, ну и как обычно: «Повара есть? Выходи! Кузнецы есть? Выходи! Санинстукторы есть? Выходи!» Эти категории вышли, а остальным: «Направо, равняйсь! На первый второй рассчитайсь!» И мне говорят: «Принимай эскадрон!» Командиры взводов были, цел был и пулеметный взвод. Взвод противотанковых ружей тоже в полном составе был.
Существовало такое положение, что когда большие потери, то последний, четвертый эскадрон расформировывают, личный состав передают в другие эскадроны, как и командиров взводов, а старшину с тылами в полковой тыл.
Начал я беседовать с личным составом, первый заходит, спрашиваю:
– Откуда?
– Из лагеря.
– Какой срок был?
– 75 лет судимости, три раза по двадцать пять. Бандитизм, вооруженный грабеж, два побега.
А ему самому 25 лет от роду. Тогда расстрела не давали. Стал я дальше разбираться, и оказалось: весь эскадрон – уголовники. Был такой указ Сталина, из тюрем отправляли уголовников на фронт, чтобы они искупали свою вину. Шли они добровольно, у них был выбор, или дальше сиди, или на фронт. Один был из Сталинграда, машинист паровоза, схлопотал 25 лет, скромный такой мужик. Я у него спрашивал: «Как же ты срок заработал?» Говорит, мол, пришел состав, стрелочник указывал, какой вагон на какие пути загнать, на маневровом паровозе загнали один вагон в какой-то тупик. Когда все закончилось, ему принесли огромный кусок мяса. Оказалось, что эта банда таким образом украла вагон мяса, который привезли для жителей Сталинграда. К нему домой приходят, а он варит мясо. «Откуда мясо?» – «Дали…» Ну и ему 25 лет тоже дали. Соучастие! Говорит, мол, не знал, что ворует. Помню, Сахаров из Ростова, симпатичный такой парень, вор-домушник. В общем, около ста человек, такая команда у меня была (смеется).
Ребята были отчаянные, им что немца украсть, что теленка у поляков, без разницы было. Дай бог бы каждому таких солдат. Благодаря им я и получил звание Героя.
– Как находили взаимопонимание?
– Когда шли по Западной Польше и Восточной Германии, там были небольшие селения, 10–15 домов, и стоит винзавод. Крестьяне, которые там живут, выращивают картошку или свеклу для переработки на спирт. Перед наступлением, на рекогносцировке с командирами взводов я ставлю задачу, объясняю обстановку, что там и там наступаем, и говорю, что вон там находится спиртзавод и предлагаю его взять, ну не отдавать же его соседям! А с каждым командиром взвода посыльный, и они сразу – шнырь к своим. В наступление идем, а уголовники: «Капитан, возьмем спиртзавод, не беспокойся!» И действительно, мои первые врывались на завод (смеется).
Старшина у меня был бывший директор ресторана в Казани, Асхан Займин, татарин по национальности. С пулеметной тачанки он снимал пулемет, сзади в багажник, где ленты хранятся, складывал пустые канистры. В боевых порядках эта тачанка ворвалась на спиртзавод, а там уже другие солдаты запасаются спиртом. Асхан кричит: «Все назад! Стрелять буду!» Набирает канистры, поджигает завод, и в тыл. Бой кончился – «Вот теперь пейте!» И все знали, если спиртзавод берем, то командир эскадрона позаботится.
– Столь колоритные эскадронцы бедокурили? Попадали в штрафные подразделения?
– Нет! Ни разу!
Я хотел сфотографировать всех своих, на память портреты сделать. Я только на Сахарова наведу фотоаппарат, а он сразу закрывает лицо рукой. У меня был маленький чемоданчик, в котором я хранил готовые снимки и пленки. И они украли чемоданчик. Осталась только пленка в фотоаппарате и две в кармане, только они уцелели. В чемоданчике были и мои документы, и, когда приехали в Нахичевань, они подкинули мне документы. Я им: «Верните хоть негативы!» – «Нет!» Я тогда не понял, что значит для уголовника фотография. Такой ценнейший материал у меня исчез.
– Для вас война – это…
– Тяжелая работа с ежесекундным риском для жизни. У меня было больше десятка случаев, когда я чудом остался жив. Подо Ржевом часто были ночные бои, у нас огневая поддержка слабая, и когда атакуем ночью, у нас потерь меньше, да и немцы очень боялись ночных боев. Немцы еще засветло поливали из пулемета наши окопы,
