значит?
— Что ты сам кузнец своего счастья, — захохотал батюшка, совершенно гордый собой: вон как вывернулся.
— Пусть тебе мунны на молитвы подают, — рассердился Даня.
— А ты чего хотел? С наскоку завоевать девушку, просто так, пальца о палец не ударив?
— Не девушку, а жену.
— Тем более.
Вот ведь. Поговорили, называется.
***
Поля уже спала, когда Даня вернулся.
Присев на краешек кровати, он шепнул монастырскому горту, и мягкие золотистые искорки вспорхнули рядом с ее головой.
Растрепанная косичка, рот чуть приоткрыт, ладошка под щекой.
Она ведь не откажет ему, отзовется спокойно и просто, а если и не будет дрожать в его руках, как тогда, в пещерах, то что с того? Вассы тоже не пылали огнем, а он даже получал удовольствие от их мокрых ласк.
Почему же теперь Дане казалось, что если он овладеет Полей сегодня, то возненавидит и себя, и ее?
Застонав от бессилия, он брякнулся на самый край кровати, закутавшись в отдельное покрывало. Нет, так дальше жить нельзя. Напрасно ему казалось, что он сможет примириться с Полиным безразличием, — какая в самом деле разница, любит тебя женщина или нет, хочет или нет? — но нет, примириться не сможет, а разница велика и неподъемна.
Глава 29
Утро началось с поцелуя — в макушку и щеку.
Еще до конца не проснувшись, Поля ощутила, как ее сграбастали в объятия и Даня жарко задышал в шею.
— Кажется, разговоры с батюшкой Леонидом пошли на пользу твоему здоровью, — зевнула она.
— Я тут подумал, — необычайно бодро сказал Даня, — что мы будем приучать тебя ко мне постепенно. Пять поцелуев утром, десять в обед, пятнадцать вечером.
— Под учет и подпись? — удивилась она такому точному планированию.
— И ты должна все время обнимать меня.
— Прям все время? Руль ты будешь держать?
— Да что с тобой такое! Ты же понимаешь, что я имею в виду.
— Не очень, — призналась Поля.
— Как ты собираешься в меня влюбляться, совсем не стараясь?
Она повернулась и уткнулась в его нос носом. Темные глаза, такие близкие, были все еще немного расфокусированными, а зрачки слишком крупными, но в целом ее муж явно шел на поправку.
— Как же мне в тебя влюбиться? — шепотом спросила Поля. Ей действительно хотелось сделать что-то хорошее для Дани, такое, чтобы он снова стал веселым и довольным, потому что в последнее время его настроение было нестабильно несчастным.
Потом вспомнила: ему нравится целоваться, он даже после визита шайнов просил поцеловать его, хотя был едва жив.
Ладно. Это она может.
Осторожно обхватив щеки Дани ладонями, Поля старательно прижалась к его губам губами, стараясь не давить слишком чувствительно, чтобы не причинить боли. Однако он-то целовался вполне серьезно, безо всяких скидок на ожоги, и Поля закрыла глаза, пытаясь поймать те неуловимые переливы чувств, которые испытывала в пещере. Но ей было приятно — и только: без холодного покалывания в кончиках пальцев, без горячей маслянистости в животе, без головокружительной легкости и пульсирующей тяжести.
Даня коротко вздохнул и крепко обнял ее, зарывшись лицом в шею. Поля обхватила его руками, притихшая и расстроенная. Казалось, будто ее обокрали.
***
Вечером они вышли в монастырский огород, чтобы насладиться тем, как батюшка Леонид и настоятельница Ольга богословски переругиваются, окучивая грядки картошки.
Даня, похожий на ленивого кота, свернулся калачиком на жесткой деревянной лавочке, положив голову Поле на колени. Она пропускала сквозь пальцы его длинные волосы — темные, шелковистые, совсем не такие пушистые, как у нее. Обычно он носил небрежный хвостик, перетянутый обычной резинкой, из которого вечно выпадала то одна прядь, то другая. С распущенными волосами Даня казался непозволительно юным, и старуха внутри Поли неодобрительно поджимала губы, а вот сама Поля любовалась им, как красивым пейзажем или яркой бабочкой.
Муж.
Мужьями, по Полиным представлениям, бывали солидные дядьки в возрасте, частенько даже с бородами. А вот таких тонких, гибких, улыбчивых и молодых мужей она никогда не встречала. Хотя в горах и ходили по калину-рябину довольно рано, но все же ждали, пока молоко на губах обсохнет. Наверное, из-за того, каким Даня был подвижным и дурашливым, ей никак не удавалось разглядеть в нем взрослого человека.
— Сколько тебе лет? Двадцать два? — спросила она.
— Скоро двадцать три, — расслабленно отозвался он. — Что ты мне подаришь?
Она мысленно перебрала все содержимое своего багажника, спертое из княжеских кладовых, и приуныла. А что подарить бродяге?
— Крепкие ботинки, — сказала задумчиво.
Даня засмеялся, и какая-то тень упала на его плечо. Подняв взгляд, Поля увидела такого красавчика, что хоть все бросай и портрет пиши. Молодой и крепкий мужчина в дорогой одежде, с щеголеватой угольно-черной бородкой и хмурым лицом.
— И чего? — Даня и не подумал встать.
А неизвестный так и возвышался столбом в каком-то метре от них. Молча.
— Полюшка, — Даня решил его игнорировать, — а вот я знаю одного обувного мастера, Потапычем зовут. Ты не смотри, что он поджигатель, душа-то добрая…
Незнакомец кашлянул.
Даня тут же раздраженно рявкнул:
— Ты немой? Чего приперся, спрашиваю я тебя, иди вон… к своему дедушке-старейшине, на него покашляй.
— О, — Поля еще раз посмотрела на красавчика. Ну да, физиономия высокомерная. — Как ты его узнал?
— Ручные мунны, — фыркнул Даня. — Один прямо на его голове сидит.
Это мигом сбило спесь с их незваного гостя, и он замахал руками, будто отгоняя мух. Даня опять засмеялся.
— Смешной такой, — поделился он с Полей своими наблюдениями.
— Мой дед — верховный старейшина, — перестав изображать мельницу, заговорил красавчик.
— Да ну?
— Это значит, что каждый старейшина Верхогорья, будь он главным в городе или в деревне, подчиняется моему деду.
— Ну да.
— Но мой дед разговаривает с тыквами и брюквой, считая, что повелевает Советом.
— Ух ты.
— Это же неправильно! — с неожиданном пылом воскликнул красавчик. — Как человек, который понятия не имеет, где находится, может быть главным?
— Тебя как звать-то? — дружелюбно спросил Даня и сел, впервые проявив хоть какой-то интерес к разговору.
— Я Георгий Акоба, — ответил тот с таким удивлением, будто не было людей, не знавших и его, и его семью.
— Нас с Полюшкой ты, стало быть, знаешь. Так вот, Георгий, скажу прямо: мое дело — договариваться с духами, а уж с кем там ведет беседы твой дедушка, меня не шибко волнует.
— Какой прок сейчас договариваться с духами, когда договариваться надо с князем? — горестно спросил Георгий. — Перевал-то открыт, а мы объявили о своей независимости. Пока нам удается держать Первогорск в неведении, но не вечно же! И кто пойдет переговорщиком? Верховный
