старейшина в глубоком маразме? Понятно, что горячие головы готовы схватиться за оружие, но какое это оружие! Самодельные ружья да ржавые винтовки. Да и нас куда меньше, ни автомобилей, ничего… На велосипедах воевать будем? И сколько времени понадобится, чтобы Верхогорье превратилось в Плоскогорье?
— Что же делать? — вмешалась Поля.
Даня посмотрел на нее возмущенно — мол, нам-то какая разница.
— Что делать, что делать, — вздохнул Георгий и сел рядом с ними. — Сказывают, что Поля — приемная дочь князя, а Даня — его родной…
— Вообще не родной! — заорал Даня. — Нисколько! Опоздал ты, верховный внук! Был ритуал разрыва кровной связи — всё теперь.
— Ага, — Георгий моргнул. — Значит, остается Поля.
— Да при чем тут Поля! Станет князь ее слушать!
— А надо, чтобы слушал. Больше того — услышал. Ты же балабол, придумай что-нибудь.
— Сколько раз говорить…
Тут Поля положила руку на его локоть, и Даня замолчал.
В его глазах всплеснулась злость, а следом пришло поражение.
— Правда, что ли? — спросил он с таким видом, будто у него зуб разболелся. — Хочешь ввязаться в такую глупость?
— Мне нравится жить в Верхогорье, — объяснила она. — Нравятся местные обычаи, и еда, и простота, и красота… Нравятся горы и нравятся реки, нравятся обычаи и нравятся песни. Если все это исчезнет, то где тогда мы будем скитаться?
— Да чтоб вас всех, — выругался Даня.
— Поехали, — обрадовался Георгий. — Вернемся в Лунноярск, обсудим все с общиной, решим, в каком составе отправлять вас в Первогорск на переговоры.
И давайте шустрее уже, пока один дикий мунн не рванул за перевал и не разнес новости по всему свету.
Даня, тяжело вздыхая и печалясь, неохотно поднялся.
— Ой-ой-ой, — запричитал он, — бедный я, сиротка подраненный… Не видать мне строительства ГЭС, не видать пашней Златополья, а зырить мне теперь на черный камень и янтарь… Батюшка Ленька, бросай лопату, погнали языком молоть.
— А? — не расслышал тот.
— Что, — буркнул Даня озадаченному Георгию. — Без духовного лица тут никак не обойтись.
***
Смотреть на Даню было, конечно, немного больно: такие скорбные он корчил моськи и так душераздирающе стонал.
Поля то и дело гладила его по колену, желая утешить и попросить прощения. На заднем сиденье царила тишина, батюшка Леонид изволили дрыхнуть, а Георгий Акоба молча смотрел в окно, думая о своем.
— Мне ведь положено лежать в кроватке и восстанавливать здоровье, — бухтел Даня, — так ведь нет, судьба сурова ко мне. Жена сурова ко мне. Все-то норовят обидеть…
Она понимала: встречаться с семьей, тем более после выходки княжны Кати, ему было мучительно.
— Давай я поеду без тебя, — предложила Поля нерешительно.
— Без меня! — подпрыгнул Даня. — Да как же! Я-то кому хочешь зубы заговорю, хоть шайну, хоть князю, хоть итру лысому. Нет, тут нужна стратегия. Эй, Георгий, есть у вас веские аргументы?
— Серебро и пушнина, — ответил тот.
— Маловато будет! Толкни-ка там батюшку, может, он как следует помолится ушедшим богам, чтобы они к нам вернулись?
— И чего потом? — батюшка умудрился ответить, не прерывая храпа. Вот уж действительно чудо. — Думаешь, Дара, Мира и Лорн явятся князю да как начнут его запугивать? Нет, ребятушки, вам бы кого пострашнее.
Тут Даня так внимательно посмотрел на Полю, что она обнажила верхнюю губу.
— Рычать на приемного отца я не стану, — предупредила честно.
— А если посоветоваться с бабкой в твоей голове?
— Сможешь ее обмурлыкать? — задумалась Поля и, не дожидаясь ответа, вывернула руль влево, прямо на гору, в лобовое столкновение — ну почти. Потом под дружные вопли всех троих мужчин резко увела автомобиль вправо, да так, что камень визгливо процарапал железо.
— Спятила девка, — зазвучал скрипучий голос в наступившей тишине. — Это еще что за выкрутасы? Хотите поговорить — так поклонитесь трижды да спойте, а потом подожгите соломенную куклу и надейтесь на лучшее.
— Приветствую великую, — заворковал Даня, — батюшка Леонид, поклонился бы ты первой жрице… а Поленьку к чему ругать, Поленьку ругать не за что. Совсем ничего не боится девочка, не умеет, бедная, так ведь в том не ее вина…
Лишенная возможности управлять собственным голосом, Поля ущипнула его за бедро. Он мурлыкает или обвиняет?
— Похотливый прохвост, — припечатал его первая жрица. — Не поддается твоим чарам женушка-то? То-то же.
— То-то, да не то, — сказал Даня. — Мне ведь что? Я живу как положено, страдаю направо-налево, вон вся морда в ожогах, да еще и шрамы могут остаться. А Поленька наша даже радоваться в полную силу не может — это твоя защита?
— Нет радости — нет грусти.
— Нет жизни — нет смерти. Слышишь, батюшка Леонид даже храпеть от такой философии бросил, поди перебирает в уме заветы триединых и не может сообразить, откуда столько жестокости. А скажи мне, великая, ты ведь придумала когда-то добрых богов? Кто же станет молиться злым… и куда же они теперь ушли?
— Раскаялись, — недовольно сказала мертвая старуха.
Поля посмотрела в зеркало — батюшка Леонид внимал этой беседе с таким вниманием, что у него даже уши шевелились.
Очевидно, Даня и не собирался просить у первой жрицы помощи с князем, очевидно, у него были совсем иные намерения.
Вспомнив, как они лежали утром в одной кровати, уничтоженные поцелуем, Поля не стала на него злиться за обман.
— Раскаялись? — переспросил Даня. — Как же так вышло?
— Ты прав, мальчик, от милосердия до жестокости — один крохотный шаг. Боги стали слишком самоуверенными, слишком властными, слишком легко наказывали людей и слишком легко их награждали. Они поверили в то, что всегда правы, а их прихоти — и есть справедливость.
— Как знакомо.
Резкий смешок.
— Конечно, я веду себя так же, как и триединые, — согласилась первая жрица, — я же их выдумала.
— Так что же, — нетерпеливо спросил батюшка Леонид сзади, — без толку молиться? Не вернутся к нам боги?
— На то она и вера, чтобы верить, — ехидно ответила первая жрица.
— Правда, — ахнул батюшка, будто вдруг узрел какую-то потрясающую истину.
Поля ощутила глухое раздражение. Если Даня решил вызвать старуху лишь для того, чтобы потрепаться, она его стукнет. От скрипучести чужого голоса и внутреннего сопротивления у нее быстро начинали болеть связки. Да и вообще, это было очень неприятное ощущение — не распоряжаться самой собой.
— Великая, — мягко проговорил Даня, — даже боги раскаялись в самоуправстве, а как же уговорить тебя отступить от Поли?
— А никак, — весело ответила первая жрица. — Я умерла и не меняю своих решений.
— Так, может, ты оставила нам какую-то лазейку? Человек, который проклял меня, например, так и сделал.
— Я же не прокляла девочку, я ее защитила, — пропела старуха и исчезла. Поля
