но я смеюсь, вспоминая слова Луан. Она всегда говорит: «Опять в тебе проснулся поэт», особенно когда читает мои стихи о любви. Порой я боюсь повторить судьбу Джейн Остин — писать о любви, но так и не испытать ее. Как же было бы грустно. Пусть я молода и впереди целая жизнь, но мне не терпится встретить того, ради кого захочу разорвать этот круг.
Видишь ли, меня воспитала женщина, которую тоже воспитала женщина, — в нашем роду женщины воспитывали своих детей без отцов. Я хочу разорвать эту цепочку. Хочу быть с мужчиной иначе, — не как они. Иногда я к этому готова. Но бывает, когда вина становится слишком много в моей крови и помада размазывается по щекам, мысль о том, чтобы жить как Луан и женщин до нее, кажется освобождающей.
И всё же мне хочется хоть раз отдать свое сердце в чужие сильные руки. Испытать ту любовь, о которой пишу, увидеть в глазах мужчины безграничную любовь, познать чувство, которое не познали женщины в моем роду до меня.
Я обычная девушка, незнакомец, и поэт — прости за этот поток мыслей. В жизни я говорю иначе: сплошной сленг и закатывание глаз, мне ведь всего двадцать. Но когда пишу стихи, я будто мгновенно взрослею, чувствуя себя то Шекспиром, то Джейн Остин.
Ах да, наверное, это снова во мне говорит поэт... Ты не видишь, но я улыбаюсь.
От одинокого поэта .
Я хлопнула в ладоши, крутанула тряпку над головой и, покачивая бедрами, прибавила звук на колонк...
Я хлопнула в ладоши, крутанула тряпку над головой и, покачивая бедрами, прибавила звук на колонке в баре, подпевая Coasters «Three Cool Cats».
— Припарковались на углу в старенькой тачке... — напевала я, скользя по деревянному полу и весело двигая плечами.
— Эта песня что-то делает со мной, — сказала я себе с довольной улыбкой, танцуя в одиночестве, как обычно.
Я работала в маленьком баре, где каждый день встречала одни и те же лица. За время работы я выучила имена всех посетителей. Будучи единственной сотрудницей, я получала все чаевые, что делало мой заработок неплохим, несмотря на неприятные моменты — особенно когда мужчины относились ко мне неуважительно.
Но больше всего я любила ранние часы, когда в баре еще не было посетителей. Скользя по свежевымытому полу, я пела и танцевала под любимые песни, используя метлу вместо микрофона. В своих фантазиях я представляла себя в роли Бейонсе, выступающей перед многомиллионной аудиторией.
Погрузившись в свой маленький мир, я лишь отдаленно услышала звон дверного колокольчика, оповещающий о приходе посетителя. Не прекращая танцевать, я повернулась к вошедшему посетителю и увидела молодого человека в форме. Он был похож на плохо одетого спецназовца — весь в черном, с пистолетом и дубинкой на поясе, рацией на груди и в бронежилете. Всё это больше напоминало маскарадный костюм, особенно из-за его явно костлявого телосложения.
Его потерянный, измученный взгляд мгновенно стер улыбку с моего лица. Приглушив музыку в колонке, я перебросила тряпку через плечо и мягко произнесла:
— Рановато для выпивки, не находишь, милый?
Часы над телевизором показывали только девять утра. Я неспешно прошла за стойку, а он, будто тень, последовал за мной и опустился на один из высоких барных стульев. Положив локти на отполированную столешницу, он издал тяжелый вздох — такой глубокий и надрывной, словно в нем накопилось слишком много боли, которую он долго в себе носил.
— Я…
Его голос дрогнул, будто слова застревали в горле. Я терпеливо ждала, продолжая полировать стакан, давая ему время. Пока он не будет готов заговорить, я ничем не смогу ему помочь. В баре нередко встречаются такие посетители, пришедшие сюда, чтобы погрузиться в свое горе, которым порой необходима лишь тишина, чтобы собраться с мыслями.
— Тяжелый день? — спросила я, хоть на часах было еще утро. — Почему такой мрачный? — добавила я, ставя стакан на полку и взяв следующий, внимательно наблюдая за ним.
Его темно-русые волосы были растрепаны, карие глаза казались подавленными и испуганными, а его плечи были опущены, словно он нес на себе груз целого мира. Как и у большинства людей в этих краях, у него не было кольца на пальце, поэтому я предположила, что причина его плохого настроения скорее связана с работой.
— Я вообще-то даже не пью, — наконец произнес он, голос его был тихим и неуверенным, будто он сам сомневался, зачем пришел сюда. — Зайти в бар оказалось первой идеей, которая пришла мне в голову.
Я понимающе кивнула.
— Как насчет стакана воды? Или, может, содовой? — предложила я, внезапно почувствовав себя неловко и желая хоть как-то помочь ему поднять настроение. Не дожидаясь ответа, я открыла холодильник, достала припасенную для себя банку содовой и налила ее в стакан со льдом. — Со льдом, — улыбнувшись, добавила я, словно это был алкоголь.
Он слегка улыбнулся в ответ, уловив шутку.
— Спасибо, — ответил он с благодарностью.
— Не хочешь рассказать мне, что тебя беспокоит? — спросила я, облокотившись на стойку, чувствуя, как волосы скользнули на одно плечо. Он поднял на меня глаза, а затем медленно прошелся взглядом по всему лицу, будто он только сейчас впервые меня увидел. Я слегка улыбнулась, ожидая, пока он перестанет меня разглядывать. Некоторое время он не отводил взгляд, а потом его лицо порозовело, и он смущенно отвернулся.
— Извини, — пробормотал он, поднося стакан к губам и сделав глоток. На что я тихо рассмеялась.
— Всё нормально, милый. Но ты так и не ответил на мой вопрос. Поверь мне, работая в баре, чего я только не наслушалась. Мне иногда кажется, что я больше психолог, нежели бармен, — сказала я ему, замечая, как пальцы сами собой начали играть с браслетами на левой руке. Я всегда так делаю, когда разговариваю с кем-то — мне нужно чем-то занять свои руки.
Он покачал головой, запуская пальцы в свои взъерошенные волосы.
— Я… я до сих пор… до сих пор в шоке, — наконец пробормотал он дрожащим голосом. — Мне страшно.
И правда, он выглядел до жути напуганным. Его руки начали заметно трястись, словно он вновь переживал то, что его так тревожило. Я стояла тихо, позволяя ему высказаться.
— Понимаешь, я… я только начал там работать… и… — он выдохнул, с трудом находя слова. — Мой босс… он… ну, умер.
Я нахмурилась.
— Ох, мне жаль это слышать, милый. Вы были близки?
Возможно, его пугала сама смерть. Я и сама ее боялась после того, как она забрала мою
