персон.
– И самое главное, – чеканя слова словно монеты, сказал Александр Иванович. – Быть готовым принять любого (ЛЮБОГО!!!) посетителя!
Слово «любого» тремя восклицательными знаками и большими буквами выделил я. Гуамоколотинг выделил его отдельным звонким карканьем и маханием крыльев, так что я понял, что это очень важно. А что я хотел? Каков Музей – такие и посетители.
Следующие три дня я занимался наведением порядка.
Начал сверху вниз.
На Балконе собрал всю мебель к кухонному углу, помыл полы, протёр сухой тряпкой, всё вернул на свои места, а как только закончил, услышал:
– Пять персон! Помнишь?
И без говорящей вороны я помнил слова Александра Ивановича. Собственно, искать тарелки, блюдца и чашки не пришлось. Надо было только всё помыть.
– Пять! – каркнула птица.
Я обернулся. Гуамоколотинг занимал место на низком стеклянном столике.
– Это очень важно! – повторил он. Я стал демонстративно считать тарелки и чашки.
– Видишь? – сказал я. – Пять! На пять персон!
– Не забудь о розах, маленький принц!
– Я не принц! – огрызнулся я. Уж не знаю, откуда он брал все вот такие свои колкие замечания, но периодически он произносил что-то такое, чего я вообще не понимал. Кстати, видимо, я должен был понимать… От этого ещё больше злился.
Роз было много. Я принёс чёрный мусорный мешок, надел перчатки и стал выбрасывать уже засохшие цветы. Их было довольно много. Гуамоколотинг вился вокруг меня и всё время что-нибудь приговаривал:
– Вон, ещё справа!
Я видел. Просто был занят другим.
– Засыпь ямку! Она здесь не нужна!
Да, действительно, после того, как я вытащил с корнем засохший цветок, осталась довольно внушительная ямка. Разумеется, я не собирался всё оставлять так. Но и всё сразу я делать не успевал.
– Их надо полить!
Тоже мне открытие! Сам знаю!
Гуамоколотинг постоянно менял места своего пребывания. Каждый раз его голос раздавался с неожиданной стороны, что раздражало ещё больше.
– Криворукий ты какой-то! – в какой-то момент раздалось над моей головой. Я попытался увидеть птицу, но она уже переместилась куда-то ещё.
– Слушай, Гуамоко…
– Да? – перебила меня птица уже из-за спины. Я поворачиваться к ней не стал.
– Ведь цветам нужно солнце… А здесь всегда ночь…
– Здесь такие цветы и такая ночь, что ничего привычного здесь не нужно!
Я думал ещё что-то уточнить, но птицы каркнула уже из-за левого плеча:
– Как такое можно не понять! Наберут по объявлению!
Я думал возразить, что объявления кто-то пишет, но по хлопанью крыльев понял, что птица резко взмыла вверх и куда-то улетела.
– Гуамоко? – позвал я. Никто не отозвался.
С розами я провозился никак не меньше часа. Только потом спустился вниз. Гуамоко сидел на спинке дивана в большом выставочном зале.
– Работы очень много! – отрывисто гаркнула птица. – Где ты есть?
Я не видел никакой работы. Некоторое количество пыли, надо было протереть. Ещё расставить витрины и что-то туда положить. Почему он всё время подчёркивает, что здесь много работы?
– Монеты! – хрипло кричала птица. – Безымянные Монеты!
– Что с ними? – спросил я.
– Надо разложить Безымянные Монеты!
– Где они?
Безымянные Монеты, оказывается, были в нижнем ящике книжного шкафа. Лежали довольно-таки тяжёлым грузом в белом холщовом мешочке. Довольно, кстати, увесистый.
– Расставь витрины! – потребовал Гуамоко.
Витрин было семь. Довольно маленькие и лёгкие. Стеклянные сверху и с красным бархатом внутри. Я один спокойно брал витрину и ставил туда, куда говорил Гуамоко. Никаких сложностей.
– Ровно! Надо ставить ровно! – требовала птица. Я отходил, смотрел, выравнивал. Гуамоко не говорил никаких «правее» или «левее», просто постоянно требовал поставить ровно.
А ещё он никак не мог заткнуться.
Стеклянная крышка открывалась очень легко. Специальная металлическая палочка закрепляла стекло почти что в вертикальном положении, очень удобно.
– Безымянные Монеты надо выкладывать в каком-то особом порядке? – спросил я.
– Нет! – зло ответила птица.
– Но надо, чтобы они все оказались в витринах?
Птица презрительно фыркнула:
– Нет, конечно! Такое ещё никому не удавалось!
Я пожал плечами.
– А сколько их надо в ряд? – спросил я.
– Давай! Клади Безымянные Монеты!
– Да есть хоть какие-нибудь правила?! – не выдержал я.
– Какие правила?! – взвилась на меня птица, грозно расправив крылья, хищно наставив клюв, зло сверкая глазами. – Хватит болтать! Делай!
Мне ничего не оставалось, как класть Безымянные Монеты на своё усмотрение. Они были маленькие и холодненькие, как льдинки. В первой витрине я выложил их в три ряда. Они не были одинаковыми. Да, все маленькие, какие-то кособокие, но пустые и холодные. Ничего на них не было. Неужели кто-то придёт смотреть на эти совершенно пустые кособокие кусочки серебра? Кстати, серебро ли это? Я спросил об этом Гуамоко.
– Не знаю, – ответила птица.
Я был уверен, что птица знала.
– Ладно, не хочешь – не говори, – сказал я.
– Это они сначала такие безликие, – вдруг, помолчав, сказал Гуамоко. – А потом они совсем другими становятся.
– Потом? – удивлённо спросил я.
– Конечно! – зло гаркнула птица. – А ты думал, они здесь вечность лежат, что ли?
Честно говоря – да. Но говорить это разъярённой вороне я не стал.
– Ещё пару часиков – и всё, – вместо этого сказал я.
– Ничего не получится, – выдержав паузу, сказал Гуамоко.
Никак не понимал его пессимизм. Что в этом тяжёлого?
Но тут в дверь позвонили.
2
Спускаясь, я очень волновался.
Перед дверью я остановился, выдохнул. Собрался с мыслями. Почему-то никаких мыслей не обнаружил, поэтому ещё раз выдохнул и открыл дверь.
– Здравствуйте! – как можно дружелюбнее сказал я и стал улыбаться. Вроде бы так полагалось встречать гостей.
– Добрый день, молодой человек!
Передо мной стояла довольно пожилая женщина в длинном платье мышиного цвета. Через правое плечо у неё была перекинута довольно увесистая старая кожаная сумка. Она держала пухлыми старческими пальцами какой-то листок бумаги и ручку.
Я совсем иначе представлял себе первого посетителя Музея.
Видимо, эта мысль отразилась на моём лице. Женщина смачно облизнула громадным слюнявым языком указательный палец, протянула мне маленький белый конверт и сунула прямо под нос длинную узкую полоску, заполненную мелким печатным текстом.
– Получите и распишитесь! – скороговоркой выдала она.
– Что это? – испугался я.
– Ваш долг! – почти что радостно сообщила она.
– Какой долг? – растерялся я.
О том, что у людей бывают долги, я конечно же знал. Кто-то когда-то рассказывал. Ещё в новостях иногда говорили, и там это всегда заканчивалось решётками и полицейскими. Сам я в долг никогда не брал, поэтому никак не мог сообразить, как связаны «долг» и «я».
Тем временем женщина вздохнула:
– За коммуналку, молодой человек, платить надо! Вот какой!
Слюни от неё летели во все стороны, словно фонтан. Почему именно такие люди приносят почту?
