меня в кино?
— Нет, — рассмеялась она, — но теперь придётся учить. Покажу тебе пару движений. Чтобы не выглядел глупо.
Она прижалась щекой к его плечу, и на миг Фёдор забыл обо всём. Забыл даже о недавней драке, о странных силах в своих руках. Был только момент, Катя и музыка.
Позже в зал ворвалась компания девушек. Они не пошли, а буквально влетели на танцпол, отчаянно прыгая в ритме трека. Катя узнала их и с визгами кинулась обниматься. Фёдор отошёл в сторону, сел на лавочку. Он смотрел, как Катя смеётся, танцует, как её платье мерцает в светомузыке. И вдруг понял — он видел этих девушек вчера. В автобусе. Те самые взгляды, настойчивые, изучающие.
Катя подошла вместе с ними.
— Познакомьтесь, — сказала она, представляя подруг. Девушки тут же узнали Фёдора.
— Это он! — воскликнула одна. — Тот самый парень с остановки!
Катя замерла. Девушки наперебой стали рассказывать ей о вчерашнем — как трое ребят дали отпор «Крану» и его дружкам. Катя слушала, и по её лицу пробежала тень.
— Это ты вчера сломал «Крану» нос? — холодно спросила она и, взяв Фёдора за руку, вывела его в холл.
Там было тише. Она села на лавочку, а он остался стоять.
— Нет, у меня все краны дома целые, — пошутил он, но голос дрогнул.
— Его зовут Костя. Прозвище — «Кран». Он… он мне раньше нравился. Ну, чуть-чуть. А он всё время… — Катя нервно оглянулась. — Он отмороженный, понимаешь? Он уже ищет вас. Девчонки слышали: он собрал ребят, выясняет, кто вы такие и где живёте. Я… Я была дурой. Не надо было провожать меня.
— То есть что? Посадить тебя в автобус и махнуть платочком? — снова усмехнулся Фёдор, хотя в голосе уже звучала настороженность. — Случилось — так случилось. Разберёмся. А пока его тут нет — пойдём танцевать.
Он протянул ей руку. И Катя, после паузы, медленно поднялась. Всё в этом вечере было зыбко — музыка, свет, чувства, но в её пальцах была сила. А в его взгляде — решимость.
Кран
Костя Крановский с самого детства был, как говорят в народе, непростой. Он не просто хулиганил — он строил из этого искусство. В песочнице — командир, в школе — гроза дворов, в подростковом возрасте — тот, кто не признаёт авторитетов, кроме собственного.
В детском саду его воспитательницы звали не иначе как «тяжёлый случай». Он один умудрялся всю группу в "тихий час" поднять в бой за печенье, которое нянечка спрятала в шкафу. В первом классе он уже умел ставить двойки учительницам, заглядывая им в глаза с такой наглостью, будто это не он ученик, а они — на перекрёстном допросе.
Школу он терпел, как отработку. Учиться не любил, но читать умел — особенно уголовный кодекс и блатные мемуары, которые тайком брал у старшего брата. Ещё в девятом он мог объяснить, как устроена колония и почему «мусорам верить нельзя», хотя сам ни разу не сидел. Он просто заранее жил по понятиям, как будто готовился туда.
Драки были его стихией. Не потому, что он любил боль — наоборот, он любил порядок. Но порядок по-своему: как Костя сказал — так и будет. В классе не сидели за первой партой без его разрешения, а если какой-то ботаник пытался высунуться — мог неожиданно оказаться в мусорке за школой. Это не агрессия, это иерархия.
В старших классах его уже называли просто — «Кран». Не за фамилию даже, а за то, как он перекрывал кислород любому, кто его не уважал. Он был прямой, как труба, и тяжёлый, как лом. Один взгляд — и ты уже понимал, что шуток не будет. Только хруст.
Когда пришла повестка в армию, многие вздохнули с облегчением — думали, город наконец отдохнёт. Но не тут-то было. «Кран» попал в ВДВ, как в свою стихию: там уважали силу, там всё было по уставу, а он этот устав переделал под себя. За пару месяцев стал сержантом. Не потому, что лебезил перед начальством, а потому что даже самые лютые офицеры понимали — если отдать Косте взвод, в нём будет дисциплина железная. Или костяная, в зависимости от того, как нарушишь.
Солдаты его боялись, но уважали. Дембеля, которые обычно держат новобранцев за «чушпанов», с ним в тон не разговаривали. «Кран» быстро понял: главное — порядок. И порядок он устанавливал кулаками. За дело. Без эмоций. Как хирург с топором.
После армии Костя вернулся домой — но не в пустоту. За плечами армия, перед глазами — цели. Он не пошёл шляться по дворам. Взял в руки сварку, как штурвал, и стал работать. Не на дядю, а на себя. Научился в армии варить броню — на гражданке и трубы варил, и ворота, и решётки, и даже сейфы. Халтура сыпалась, как мелочь из кармана. Люди платили, потому что знали — «Кран» не подведёт. Ни в сроках, ни в слове.
Пару лет — и у него уже была «семёрка». Не просто Жигуль, а прокачанная под него: чёрный кузов, брызговики с надписью "решаю без слов", задние фары с тонировкой, сабвуфер под задним сиденьем. Когда он ехал по району, даже собаки прятались за гаражи.
Но самое главное — он вернулся с репутацией. Его помнили. Его ждали. Район жил, как часы, пока «Кран» был на месте. Даже местные торговки на рынке ему кивали с уважением — он, бывало, помогал прогнать каких-нибудь «оборзевших» «гостей» из другого конца города.
Но вся эта внешняя сила держалась на одном — на понимании, что Костя не про понты. Он не бегал за славой. Он брал её силой. Его боялись, потому что знали: если ты встал поперёк — назад дороги нет.
Он был не просто хулиганом — он был авторитетом в зародыше.
Он не кричал — он смотрел. Он не угрожал — он делал.
Костя «Кран» Крановский родился, чтобы быть законом в отдельно взятом районе.
А потом появился тот, кто одним ударом разрушил всё...
На скулах — багрово-синие тени, под глазами — темные лужи боли, а посреди лица — сломанный нос, грубо сдавленный белым пластырем. Солнцезащитные очки сидели мертво, как броня. Костя не снимал их даже тогда, когда вечер уже начал сгущаться. Он сидел в своей "семёрке". Машина стояла у клуба, и он ждал.
Пыхтя, к нему подлетел один из шестерок — мальчишка лет семнадцати, потный и возбуждённый, как после драки.
— Костян... Катька здесь. С каким-то лошком танцует, — быстро выдохнул
