маникюром нервно барабанили по резной рукояти фамильной трости.
— Честно? Не знаю, — она сделала паузу, её взгляд стал отсутствующим. — Понимаешь, Юра, мы — род военный. Наши доходы — это химеры да охрана караванов. К сельскому хозяйству, строительству или горному делу мы никогда отношения не имели. — Она резко встала и отцепила церемониальный плащ. — Императрица подсунула нам роскошный, но… коварный дар. — Её голос стал металлическим. — Эти предприятия — как взрывные артефакты замедленного действия: специалисты могут уйти вслед за Светловыми, заказы — сорваться, оборудование — «внезапно» выйти из строя. Штрафы, суды, репутационные потери…
— Отказываться от списка императрицы мы не будем, — твёрдо заявил я. — Но, чтобы переварить этот пир, нужны надёжные люди. — Я откинулся в кресле, заложив руки за голову. — Для начала возьмём выпускников нашего интерната. Потом пополним штат… ветеранами.
— Какими ещё ветеранами? — княгиня нахмурилась.
— Теми, кого будем ставить на ноги в этой самой больнице, — мои пальцы постучали по странице с описанием лечебницы. — Эльзе нужна практика, это раз. Во-вторых, выздоровевшие ветераны — идеальный кадровый резерв. Естественно, только те, кто принесет клятву роду. — Я встал и начал мерными шагами обходить кабинет, мои сапоги глухо стучали по дубовым плашкам.
— Больница — это ключ к общественному мнению. Благословение Дланью было первым шагом, но дальше нужно работать точечно и постоянно. — Я остановился у окна, глядя на суетящихся в парке слуг. — Честно, не понимаю, почему этим раньше не занимались.
Княгиня сжала губы, на её обычно бесстрастном лице мелькнула тень боли.
— Юра, я не царедворец. Я — воин. Как и мой сын… как и моя бедная внучка… — Её голос неожиданно дрогнул. — Она и пожить-то толком не успела, всё по моим стопам…
— Елизавета Ольгердовна, простите, но… — я сделал паузу, подбирая правильные слова. — Войны выигрываются на поле боя, а богатство и влияние — в дворцовых коридорах. Это ваше… упущение. Теперь за него придётся браться мне.
— А ты разве политик? — в её голосе прозвучало неподдельное удивление.
Я медленно поднёс пальцы к вискам:
— Память рода — страшная сила. Раз Угаровы не бросили нас в беде, раз подсказали тот самый щит… которым я вас накрыл, — мои глаза встретились с её взглядом. — Значит, и дальше не оставят.
Я аккуратно разложил документы о вире на полированном дубовом столе, затем поднял глаза на княгиню:
— А что будем делать со второй частью виры за оскорбление? — спросил я, постукивая пальцем по списку предприятий Светловых.
Княгиня вздохнула, поправив шаль на плечах, но я уже видел огонь в её глазах и продолжил, оживляясь:
— О, здесь ещё проще! — я энергично вскочил с кресла и начал расхаживать по кабинету, жестикулируя. — Нам дали неделю — так мы сейчас же наведём справки о самых критически важных и спорных для Светловых предприятиях. А дальше… — я сделал драматическую паузу, повернувшись к бабушке, — мы их не просто затребуем, мы пустим их с молотка!
Елизавета Ольгердовна резко подняла голову, её брови поползли вверх:
— Юр, так не делается, — произнесла она с лёгким укором, постукивая тростью по полу.
Я остановился перед ней, скрестив руки на груди:
— Да знаю я, что так не делается, — кивнул я, — мы не злопамятные, но мы злые и у нас хорошая память! Светловы последние, с кем я буду играть в благородство. Вы сами сказали — род у нас небольшой. Проглотить столько не сможем, а уж уследить… — я сделал выразительный жест рукой, — уследить и подавно. Поэтому… — я наклонился к столу, опираясь на ладони, — выясняем основных врагов Светловых и продаём предприятия их конкурентам. По рыночной цене, конечно! — добавил я, видя её нахмуренный взгляд. — Пусть сами разбираются со Светловым. А мы… — я хитро прищурился, — мы здесь будем ни при чём. Мы — люди маленькие. Нас оскорбили — мы взяли компенсацию. А раз переварить не можем — взяли деньгами. Но не у Светловых напрямую! — я резко выпрямился. — Это было бы уроном чести — брать деньги за оскорбление и за покушение на жизнь наследника. Только имуществом! А уж что мы с ним сделаем — это наше дело.
Я подошёл к окну, глядя на суетящихся в парке слуг, затем обернулся:
— И запросить нужно так, чтобы подтвердить лояльность всем трём фракциям. Вы же сами говорили, что в Чёрную Сотню раньше входили представители всех фракций, — я сделал широкий жест руками. — Значит, у прадеда, деда, у вас были связи во всех лагерях. Восстановим их! Какая разница, что мы теперь в разных фракциях? — я начал перечислять на пальцах: — Одно предприятие — одним, другое — другим, третье — третьим. Деньги не пахнут, тем более честно заработанные!
Княгиня покачала головой, её пальцы нервно перебирали бусины на чётках:
— Юра, сейчас уже мыслят по-другому…
Я сел напротив неё, придвинувшись ближе:
— Елизавета Ольгердовна, давайте так, — я достал блокнот и начал быстро записывать. — С Брылёвым мы изучали, что сейчас около трёхсот имперских дворянских родов, не считая пришлых. Так? Так! Сотня — это треть. Во-первых, — я поднял палец, — мне нужно знать средний возраст патриархов из той самой Чёрной Сотни, самых приближённых к императору. — Я прищурился. — Подозреваю, ваших ровесников осталось немного.
Княгиня задумалась, её взгляд стал отсутствующим:
— Всё верно подозреваешь. В основном от шестидесяти пяти лет и старше. У тех же Керимовых — Али недавно восемьдесят справил, у Каюмовых — семьдесят пять. — Она вздохнула. — Все они возраста моего сына…
Я оживился, хлопнув ладонью по столу:
— Вот! Если есть кто старше вашего сына — они должны помнить старые порядки. Вот им-то мы и подбросим «кость», — я сделал многозначительную паузу. — Если, конечно, с ними не было прямых конфликтов.
Княгиня отрицательно покачала головой, её серебряные серьги закачались:
— Не было. Угаровы никогда ни с кем не воевали напрямую, — она гордо выпрямилась. — На поле боя крови проливали с избытком, чтобы ещё в мирное время склоки устраивать. Да и земель у нас не было — не претендовали, не лезли.
Я удовлетворённо потирал руки:
— Ну вот и отлично! — воскликнул я. — Значит, действуем так: изучаем список
