говорить, так говорил только один Костя. Очень давно, ты еще не родился. Откуда ты знаешь это слово?
КОСТЯ. Ну, не знаю… В кино, может, видел. А. Так… Или нет… От мамы, может?
Марина входит в палатку и долго рассматривает Костю.
МАРИНА. Костя, это ты?
КОСТЯ. Ну да.
МАРИНА. Ты за мной пришел?
КОСТЯ. Нет, я за мамой. Точнее, за ключами.
МАРИНА. А помнишь, ты во сне к Олегу пришел и говоришь: «Че-то я на Маринку такой злой!»?
КОСТЯ. Ну, это вряд ли можно помнить… Да и вряд ли я дяде Олегу мог присниться, он же меня не видел никогда…
МАРИНА. И мне наутро на стройке балка на голову упала. Бац – и ушиб мозга.
КОСТЯ. Сочувствую.
МАРИНА. А Севилье в школе ворота футбольные на голову свалились.
КОСТЯ. Ого.
МАРИНА. Тоже, скажешь, ни при чем?
КОСТЯ. Нет, не скажу. Вам просто надо прилечь и поспать. Так думаю.
МАРИНА. Так думаешь? А что мы ее чуть не потеряли, не думаешь?! У нее перелом основания черепа был. Ей на кладбище прогулы ставили, так не думаешь?
КОСТЯ. Так – нет.
МАРИНА. Ну что я должна была делать? Ты погиб. Страшно, трагически. Но я-то живая! Я-то молодая была! Ну что мне, всю жизнь траур носить было?
КОСТЯ. Да вы и года-то не носили, мама говорит. Говорит, вы через год уже за дядю Олега замуж вышли.
МАРИНА. Да-а-а? А что еще твоя мама говорит?
КОСТЯ. Говорит, что Олег – ее жених был. А вы – ее лучшая подруга.
Некоторое время молчат.
МАРИНА. Я думала, конечно, что все по-другому будет. Я когда к тебе домой приходила, гадала, в какой комнате мы с тобой будем жить. Твои родители мне нравились, сестра всегда улыбалась, видно было, что мне рады. Я понимала, что вы не очень богатые, но мне правда все это было безразлично. Мне нравилось, что с вами не надо напрягаться, что я как дома. А потом все враз сломалось, понеслось. Сначала этот Курочкин со своими подарками.
КОСТЯ. Да, темные очки, конечно, не надо было брать.
МАРИНА. Знаешь, как мне хотелось! У меня в жизни не было темных очков. Это ж ничего не значило!
КОСТЯ. Но вы же понимали, что это некрасиво.
МАРИНА. Не понимала, милый! Молодая была совсем, глупая. Думала: «Ну что такого? Очки возьму у Курочкина, а любить все равно буду одного Костю».
КОСТЯ. А замуж за Олега вышли.
МАРИНА. Так, я покурю.
Выходит, возвращается с сигаретой.
МАРИНА. Не куришь?
КОСТЯ. Нет.
Молчат.
МАРИНА. Так мне стыдно было перед твоими родителями! Да мне до сих пор стыдно. Они же меня за невесту принимали. Особенно мама. Она вообще почему-то решила, что я беременная. Говорит: «Рожай, Марина. Если тебе сейчас не до того, мы вырастим». А я говорю: «Да вы что, Костя себе такого со мной никогда не позволял!» Я запуталась тогда совсем. Не знала, как себя правильно вести. Думала, твоей маме легче будет, если все будут считать меня невестой. Ну, что у парня хоть какая-то радость была в жизни. И сама, главное, в это поверила! А перед самыми похоронами съездила домой, там на меня наши бабки деревенские накинулись и давай учить, что я должна сделать, что надо тебе над гробом сказать. Я и сказала. «Мы к тебе, – сказала, – будем приходить, а ты, – сказала, – к нам не ходи!» Сказала и вдруг вижу глаза твоей мамы. Она рядом на коленках стояла. И как отшатнулась от меня. А меня так бабки научили. Мы к тебе будем приходить, а ты к нам не ходи! Зачем ты пришел? (Плачет.)
КОСТЯ (гладит ее по волосам). Тетя Марина, вы успокойтесь. Вам успокоиться надо.
МАРИНА. Тетя Марина! Тоже мне, дядя Костя! Я сама понимаю, что мне недолго осталось. Что виновата перед всеми: перед тобой, перед родителями, перед Танькой, перед Олегом… Кругом. И я устала так жить, если честно. Я очень устала. Я и не жила толком, Костя. Всю жизнь только бежала, старалась успеть: сначала замуж, потом родить, потом еще родить, чтоб уж наверняка. Замужем. Меня мама так воспитывала: женщина должна создать семью, родить детей и всю жизнь держаться за мужа. Квартира, дом, все мне было надо, надо, надо… А сейчас смотрю: и зачем все это было? Мы с Олегом сначала от страха слепились. Думали же, что нас судить будут, посадят. Так испугались! Общую линию поведения разработали. А нас никто и не спросил. Дорога подстраховалась, какие-то запретительные знаки на мост навесила: типа так все и было. А так не было! Там же любой человек мог забраться за столько лет. В общем, ждали мы, ждали суда, смотрим, а уже Севилью пора ждать.
КОСТЯ. Да за что вас судить? За то, что было под мостом?
МАРИНА. Да что было-то? Ну поцеловалась я с Олегом, это ж ничего не значило! Он весь день ко мне лез. То в малине зажмет, то водой обольет. А когда на мост пошли, его вообще развезло и понесло. Я так понимаю, это все из-за Татьяны было. Его почему-то страшно задело, что она не приехала. Он хотел со мной посекретничать, тоже считал, что мы с ней лучшие подруги, видать. А ты все фотографировал, фотографировал, ничего вокруг не видел… А потом как взлетел на мост. «Это про меня! – кричишь. – Запомни, Марин, я тут был». Это шифр такой мне был: я тебя люблю, Марина. Двадцать два года у меня все это перед глазами. Глаза закрываю: вспышка – и ты летишь. Будь проклят этот мост. Зачем ты на него полез? Кто там написал «Костя»? Саша, этот дегенерат, и написал наверняка. А ты знаешь, что сколько его ни перекрашивали, надпись всегда проступает? И с каждым днем все ярче, ярче. А этот ни в какую не хочет дом продавать. Вон он, мост, прямо под нашими окнами, сколько бы я ни пряталась, он будто следит за мной. Это Саша, наверное, подкрашивает специально, чтобы я не забывала. Они тут всей Гатью сговорились! А я ни дня и не забывала! Я каждый день вспоминаю о тебе и то люблю, а то прямо ненавижу!
Пауза.
МАРИНА. Где сейчас эти фотографии? Вот бы посмотреть, понять хоть ту девчонку.
КОСТЯ. Мама видела у Костиных родителей. Костины родители их напечатали.
МАРИНА. Вот бы посмотреть!
КОСТЯ. Вам лучше не надо.
Пауза.
МАРИНА. В детстве мне кто-то рассказал про красную пленку. Говорили,
