Ознакомительная версия. Доступно 38 страниц из 190
сотрудничество с Германией, в том числе и секретный протокол о разделе сфер и интересов в Восточной Европе. По их мнению, в основе всех действий Кремля лежали задачи безопасности страны в условиях враждебной позиции Англии и Франции, а также антисоветской политики стран Прибалтики и Польши. Они подробно анализировали внутреннюю ситуацию в странах Балтии, отмечая значительный рост «левых» настроений, что, по их мнению, сказалось на поддержке населением советизации Прибалтики. Основной посыл сторонников этой позиции состоял в том, что Советский Союз стремился получить время для перевооружения и для подготовки к отражению неизбежной войны с Германией.
Говоря в более общем плане, историки согласны, что, заключая пакт с Германией и проводя последующую политику в 1939–1940 годах, советское руководство исходило из защиты национальных интересов страны и проблем обеспечения безопасности в условиях наступившей Второй мировой войны.
В ходе дискуссии в связи 80-летием подписания пакта большинство историков сошлись на том, что это был вынужденный договор в сложившейся геополитической ситуации. Но спектр мнений по этой проблеме не был ограничен только этой точкой зрения.
Другие акценты легли в основу упомянутого постановления Съезда народных депутатов, делавшего упор на проблемы права и морали. Оно было достаточно сбалансированным; главный упор делался не на сам пакт (который в то время был довольно распространен в практике международных отношений), а на секретное приложение.
Отстаивание понятия оккупации для современных политиков стран Балтии является не просто исторической констатацией, а аргументом для требования денежных компенсаций, причем наиболее рьяные политики включали в нее вообще весь советский период, который был назван оккупацией.
Все эти факторы и обусловили мой интерес к проблематике 1939–1941 годов. Я искал какие-либо аргументированные методологические подходы к этой теме. Главным принципом моего подхода был многофакторный метод, который, по моему мнению, отражал реальности мировой политики в целом и особенности международных отношений в тот драматический и полный противоречий период. Это, разумеется, не отменяет фактора оценки тех или иных особенностей международной ситуации, политических шагов правительства СССР и других стран.
Главным результатом моего интереса к проблематике периода 1939–1941 годов стала подготовка и издание большой монографии «Канун трагедии. Сталин и международный кризис. Сентябрь 1939 – июнь 1941 года» (2008).
Еще до выхода в свет книги, в ходе моих выступлений на конференциях в России и за рубежом я довольно часто ощущал противоречивые последствия своей позиции многофакторного подхода. Меня критиковали и «слева», и «справа». «Правые» и многие мои западные коллеги критиковали меня за то, что я при оценке пакта и его последствий брал в расчет соображения интересов защиты безопасности страны как одной из важных целей советского руководства. Если говорить о критиках «слева», то их явно не устраивало осуждение сталинских методов и нарушение моральных и правовых аспектов при подписании секретного протокола к пакту Молотова-Риббентропа. Они пытались преуменьшить или даже отрицать массовые депортации многих тысяч жителей прибалтийских республик и граждан Польши.
В общем, я оказался в довольно распространенной ныне ситуации, когда разные круги общественности требуют «однозначных оценок» событий или отдельных исторических личностей.
Не все приняли и попытки рассмотреть период 1939–1941 годов и действия сталинского руководства сквозь призму обычной дипломатической практики. Мне представлялось важным раскрыть детали и механизм отношений Советского Союза с Германией, реальный смысл и содержание переговоров с другими странами.
Я делал это еще и потому, что во многих изданиях по этой теме превалировали лишь черно-белые тона, а также вследствие того, что все детали переговоров считались несущественными. Главное, что видели многие авторы, состояло либо в полном одобрении действий советского руководства и дипломатии, либо в их тотальном осуждении, считая описание деталей излишним.
Со времени выхода книги и выступлений на упомянутых конференциях прошло уже значительное время, и теперь я могу вернуться к этим сюжетам и высказать свое мнение на основе прошедших и современных дискуссий.
* * *
Прежде всего отметим, что острота этой темы практически не спадает, она остается постоянным и непременным атрибутом исследований российских ученых, общественных деятелей и политиков и их дискуссий с нашими коллегами из Балтии, Польши и некоторых других стран.
В условиях явного обострения общей международной обстановки оценки наших коллег из упомянутых стран остаются жесткими и бескомпромиссными. Они усилились и стали темой официальных представителей Польши и стран Балтии, что может быть охарактеризовано как явная политизация истории, как пример использования истории в сиюминутных политических целях.
Следует подчеркнуть еще одно обстоятельство. За прошедшие годы фактически не было опубликовано ни одного документа, который давал бы повод или аргументы для новых выводов и обвинений против России.
Следовательно, речь идет прежде всего не о документальной и архивной основе, а об интерпретации событий того периода. Практика показывает, что уровень и накал интерпретации очень часто зависит от общей международной ситуации и от состояния отношений России с сопредельными государствами, а они, как известно, сегодня оставляют желать лучшего.
Свою задачу сегодня я вижу в том, чтобы в чисто научном плане проанализировать мои прежние оценки и интерпретации в контексте исторических дискуссий прошедших лет и с учетом нынешней обстановки.
В то же время и на мои современные позиции сильно влияют несколько дополнительных факторов.
Прежде всего упомяну два международных проекта с участием российских ученых. Два года назад мы издали совместное с немцами учебное пособие по истории отношений наших двух стран в ХХ столетии. Несмотря на расхождения многих оценок, нам удалось сблизить многие позиции о событиях, в том числе и 1939–1941 годов.
Следующий фактор – более сложный. Мы подготовили такое же учебное пособие с нашими партнерами из Польши. Уже изданы тома, касающиеся истории XIV–XVIII веков, истории ХIХ и ХХ веков.
Известно, как много горючего материала накоплено в истории отношений нашей страны с Польшей. И позиция поляков в этих дискуссиях, конечно, влияла и на мое восприятие истории того периода, поскольку именно Польша занимала одно из ведущих мест в советской политике и во всей системе международных отношений того периода.
И наконец, современная ситуация с совместными Комиссиями историков России и историков Литвы и Латвии.
Все это я учитываю, когда возвращаюсь к теме событий 1939–1941 годов и пытаюсь проанализировать свои прошлые работы.
Прежде всего передо мной встает вопрос: продолжать ли придерживаться идеи многофакторного подхода при изучении событий предыстории Второй мировой войны?
Я уже писал о тех сложностях для моих внутренних ощущений и для реакции общественности, которые возникали из-за «срединной» позиции, основывающейся на много- и разно- факторном подходе.
Много размышляя по этому поводу, должен признать, что на меня большое впечатление оказали и те дискуссии, которые проходили в 2017 году в связи со столетием Российской революции. В оценках этой революции также сталкивались
Ознакомительная версия. Доступно 38 страниц из 190
