мы любим друг друга, и все равно вытащил тебя, несмотря на свои чувства. Спас тебя, чтобы мы были вместе. А ты за пистолет хватаешься. Подумай сам – разве это справедливо?
Варвара внушала ему долго, не менее получаса. Методично и аргументированно. Бесстрастно до зевоты. Дружной взирал с изумлением: такой бесстрашно хладнокровной Вари он еще не знал.
Шевцов внимал, откинувшись на спинку, играя желваками. Постепенно он приходил в себя. Пелена гнева спадала с глаз.
– Дружной… леший с тобою. Варя права. Спасибо за нее… и за меня. Но к ней – не приближаться! За версту чтоб я тебя не видел.
Так был отмечен день рождения Варвары Николаевны.
Глава 2
Послевоенная жизнь
– Сестра моя работает педиатром в больнице Веры Слуцкой, что на Васильевском острове, к ней непременно обратитесь, – советовала Мария Николаевна женщине, катящей в кресле обезножевшую девочку, – она вам порекомендует ведущего детского ортопеда и специалиста по гнойному остеомиелиту.
– Маша, – окликнул опирающийся на трость мужчина с одутловатым лицом, отекшими дряблыми веками, наводившими на мысль о нездоровых почках. – Неприятность приключилась, видишь ли: я ключ где-то выронил.
Мария Николаевна с нежностью глянула на искалеченного войной мужа:
– Захар, отчего без пальто? Варя же велела остеречься… Смотри, соли больше не добавляй в обед… Как ребенок, честно слово… Хоть прячь.
* * *
На братской пирушке старых коммунистов из Дальбюро присутствующие потешались над воспоминаниями Виктора Кина:
«О, это была веселая республика – Дальне-Восточная Республика! В парламенте бушевали фракции, что-то вносили, согласовывали, председатель умолял о порядке. Над председателем висел герб, почти советский, но вместо серпа и молота были кайло и якорь. Флаг был красный, но с синим квадратом в углу. Армия носила пятиконечные звезды – но наполовину синие, наполовину красные. И вся республика была такой же, половинной».
Один Захар Анатольевич не смеялся, и при первой возможности ушел под благовидным предлогом. Рассказы о ДВР вызывали в офицере образы убитых с обеих сторон русских людей; сожженных в топке товарищей; вырезанных японцами деревень; звериной ненависти потерявших человеческий облик врагов.
* * *
– Валера, ты знаешь, кого я встретила? Сегодня привозили на прививку ребят из детского дома, и там я узнала Юру, вообрази!
– Юру?
– Чадова. Помнишь, его отец к тебе был прикреплен партийным наставником. И оказался потом неплохим человеком. Славный мальчик этот Юра – и глаза такие же беззаветные. Ему 12 лет теперь. Жаль, остался без родителей.
– Варя… Тихон меня однажды в заслоне прикрыл… Я не говорил, чтобы нервы не щекотать… Мы должны взять парня. Дело чести.
– Можешь не уговаривать. А вот согласится ли Юрий?
– Мы попробуем ему понравиться.
– Валер… Если уж на то пошло: мне две сестрицы приглянулись. Старшей Марусе как раз 12 – давай ее тоже примем – Юре будет о ком заботиться, кого защищать.
– Это лишнее, мы не в состоянии спасти весь мир. Нам не по силам – и некуда. Наш сынуля Валя еще маленький совсем.
– Валерушка, талантливая девочка – художница! Она так нуждается в нас и нашей поддержке. Как можно отвернуться!
– А потом и сестру ее притащишь… Ведь это – не котята, а люди, хотя пока еще небольшие, но со своими страстями, недостатками и предпочтениями. И нам со всем этим всерьез иметь дело.
Супруги повздорили. Шевцов, сорвавшись, наговорил резкостей и удалился открыть входную дверь – навстречу звонку в дверь, заверещавшему резким, подхлестывавшим и без того взвинченные нервы звуком. Принесли депешу из облвоенкома: вызывают на усмирение религиозного мятежа. Шевцов с отвращением засобирался, пообещав себе перейти на менее оплачиваемую милицейскую службу. Впрочем, возможно, именно благодаря его присутствию сегодня мирно разойдутся прихожане закрываемого храма: не прольется кровь, и не будут арестованы люди, уносящие на многолетнее хранение в свои дома вековые святыни.
Воротившись из прихожей, обнаружил Варю сидящей на полу. Раскинув платье, она горько, по-девчоночьи всхлипывала, размазывая слезы вперемешку с потоками из вспухшего носа. Острая жалость и мгновенное раскаяние пронзили Валерия Валерьяновича. Это был первый и последний раз, когда Шевцов кричал на жену.
– Мы поговорим об этом по моем возвращении, лапушка, – примирительно зашептал Валерий, целуя теплую макушку жены. – Ну, прости меня.
Варвара подскочила, позабыв недавнее горе:
– Отправляют? Куда?
– Не волнуйся, родная, всего лишь учения… Собери мне белье.
В глубине души он уже предполагал, что по возращении обретет Юру с Марусей и пятилетней Наташкой – своими домочадцами.
* * *
– Я возьму это на себя, Варя.
– Нет, милый… У тебя должны происходить мужские разговоры с Юрой, а с Марусей и Натой лучше мне самой… Но отчего они так противятся, кажется, все наперекор.
– Вживаются. Не драматизируй, это нормальный процесс.
– Я порою дохожу до отчаяния. Иногда мое отношение к девочкам заставляет усомниться в моем добром устроении…
– Вспышка истины высветила трещины? Рабочий момент. Залечишь – я верю в тебя. Поверь моему опыту: в тот момент, как ты разуверишься в своих личных, человеческих силах, как раз и открывается внезапная помощь Божия. Обопрись пока на меня: еще немного терпения.
– А потом еще немного?
– Дорогу осилит идущий.
– Я и так молюсь о даровании любви.
– Ничто не пройдет даром. Все уладится. А сегодня – идем гулять. Только мы вдвоем.
– Как бы я без тебя жила, любимый.
* * *
На набережной Ялты вся многочисленная семья Шевцовых, к неудовольствию очереди, долго и обстоятельно заказывала мороженое. Валюша, как водится, перепачкался основательно и с размаху вытирал сладкие ручонки о свежевыглаженные шорты. Маруся вмешалась – ну должно же быть известно, в самом деле, трехлетнему юнцу о существовании носовых платков в кармашках! Варвара Николаевна с благодарностью за беспокойного сына внимала ей: без Маши – как без рук. Шевцов с Юрием подхватили чемоданы: семье предстояло заселяться в дом отдыха трудящихся имени Блюхера.
Пальмы удивляли и забавляли детей: какие диковинные тополя! Наташка для порядку немного поныла, что жарко, опасаясь, что не пустят искупаться в фонтане. Впрочем, она забыла про визгливые пробежки под его радужными струями – сразу, как увидела море. Лазурное и блесткое, необъятное и триумфальное. Маруся не удержалась от крика восторга:
– Не может быть!
Юра, кувыркаясь, уже бежал по песчаному склону.
Семья смеялась от радостного возбуждения – и только карапуз Валюха бочком, робко подходил к шипящему прибою. Из разговоров взрослых дома и в пути море ему представлялось большим и своенравным зверем, иногда ласковым, порою досадливо вздорным. В этой поездке ему предстояло многое узнать про окружающий мир.
* * *
При входе в буфет Варвару Николаевну окликнул коллега
