полны взаимного интереса и взаимного уважения их отношения с детьми? Не бывало ли так, что сын начинал им рассказывать о своих школьных делах, а им это было неинтересно и они говорили: «Отстань!..» Или: «Иди, играй!..» Да, да, так и было: то некогда в дневник посмотреть, то неинтересно выслушать рассказ мальчика о школе, а затем понемногу, но неотвратимо мать и дети становились чужими…
Как будто ничего особенного не было в рассказе матери. Пригласил ее сын в воскресенье в музей, и она пошла вместе с ним. Пошел сын в школу на воскресник, ямы копать для ограды вокруг школы, и она вместе с ним. Взяла лопату и пошла… Это не было жертвой с ее стороны. Ей это было нужно. Она всегда была матерью, а это значит, что она и требовала, и любила, и уважала, и интересовалась, и сочувствовала, и огорчалась по-настоящему, и радовалась. Она была матерью! Жизнь ее детей не отнимала у нее собственной жизни, а входила в ее жизнь, была неотделима!
— Вот и всё, что я хотела сказать, — закончила свое выступление Екатерина Григорьевна, — вот и всё. Контролировала я и помогала детям в занятиях не больше чем до третьего класса, а затем уже и не нужно было: они уже привыкли, они уже знали. Затем я только интересовалась…
И снова вспомнился Макаренко, который писал, что мать должна жить полнокровной личной жизнью для того, чтобы быть настоящей матерью, вызывающей любовь, восхищение у детей, желание подражать ей.
Мать Сережи и была такой матерью, которая хорошо работала на производстве, была там профорганизатором, любила свой цех и своих товарищей и вносила в свою семью живую, бодрую струю хлопотливой и радостной деятельности и интереса к окружающему миру.
В такой атмосфере, которой было чуждо всё мелочное, — в атмосфере деятельности и радости не могли расти плохие дети. Не могли расти плохие дети в семье, где мать заботилась о них и вызывала их ответную заботу, незаметно, но настойчиво приучала их отвечать на любовь любовью, на дело делом, на уважение уважением, на веселое и доброе слово веселым и добрым словом.
Вот и весь ее опыт!
Ничего, как мы видим, особенного.
И ни разу мать в своем выступлении не пожаловалась на то, что у нее не хватило времени на воспитание детей.
Я рассказываю обо всем в прошедшем времени, так как с этого собрания прошло некоторое время, Сережа уже успел закончить школу с золотой медалью, он учится в институте, состоит в студенческом научном обществе, он ездил работать на целину, и мать с сестрой провожали его и встречали. В семье этой умеют испечь вкусный пирог, и в семью эту любят ходить товарищи сына. В этой семье светло. И не хочется писать здесь о том, что матери было не так легко поднять одной двоих детей. Она обижается, когда ей так говорят. Она отвечает:
— Разве я одна их поднимала? Разве мне не помогала школа? Разве мне и сейчас не помогает завод? Никогда я не была одна! И дети мне тоже помогали и помогают, сын и дочь… Сын в старших классах на каникулах месяц в порту работал, деньги зарабатывал… И то, что работал, — хорошо, и то, что зарабатывал, — тоже хорошо!..
Вернемся, однако, снова к той матери, которая сперва отрицала значение чужого положительного опыта в воспитании, а затем всё же сумела сделать вывод для себя. Она придумывала сперва всякие возражения, а затем признала, что «та мать лучше».
Что же внутренне изменилось в ней?
Под влиянием рассказа другой матери она задумалась над собственными отношениями с детьми, над собственным опытом.
Чужой опыт осветил для нее собственный.
И ей захотелось изменить его к лучшему.
Но есть еще и другие семьи — и их не мало, — где родители не дают себе труда думать о воспитании как о системе отношений, как об организации жизни детей в семейном коллективе. Если ребенок начинает себя плохо вести, не хочет учиться, родители говорят:
— Не наша вина…
А чья же?
Эти родители не увидели в выступлении Екатерины Григорьевны ничего поучительного. Подумаешь, пила чай вместе с детьми и разговаривала! Велико дело, в школьном воскреснике вместе с сыном участвовала! Послала сына на каникулы в порт работать, чтобы он заработанные деньги в дом принес, — что здесь хорошего? Какой же это опыт? Сказала бы лучше, какие нужно принимать меры, когда дети не слушаются, когда они плохо ведут себя. О мерах-то ничего и не было сказано! Но и эти родители не могли не задуматься над рассказом матери, над тем, почему у них отношения с детьми сложились иначе…
Действительно, опыт одной семьи, даже самой хорошей, самой счастливой, нельзя так просто и непосредственно перенести в другую.
Мера воздействия, прием, оказавшийся хорошим в одних условиях, в других, с другими детьми, принесет только вред.
Об этом писал Макаренко:
«Самое хорошее средство в некоторых случаях обязательно будет самым плохим. Возьмите даже такое средство, как коллективное воздействие, воздействие коллектива на личность. Иногда оно будет хорошо, иногда плохо. Возьмите индивидуальное воздействие, беседу воспитателя с глазу на глаз с воспитанником. Иногда это будет полезно, а иногда вредно. Никакое средство нельзя рассматривать с точки зрения полезности или вредности, взятое уединенно от всей системы средств. И, наконец, никакая система средств не может быть рекомендована как система постоянная».
Но если эти слова Макаренко адресовал школьному коллективу, где для всех детей существуют общие условия, общий режим, общая программа обучения и воспитания, то еще в большей мере они относятся к семье. Семья — это тоже коллектив, но какой своеобразный!
Нужно ли говорить о том, что верное замечание Макаренко отнюдь не снижает огромного значения передового опыта. Оно только требует творческого отношения к опыту, умения применять его с учетом характера, условий, обстановки и отношений.
Задача обмена опытом, передачи опыта, пропаганды правильных отношений в семье и критики неправильных в том и заключается, чтобы возбудить активное педагогическое мышление у родителей. Вот в чем основная задача любого разговора о семейном воспитании.
Об этом и говорит вполне определенно Макаренко в конце своей «Книги для родителей»:
«Я преимущественно рассчитываю, что читатель в этой книге найдет для себя отправные позиции для собственного активного педагогического мышления. На большее я рассчитывать не могу».
И несколько дальше:
«…каждая семья должна самостоятельно решать многие педагогические задачи, пользуясь для этого отнюдь не готовыми, взятыми со стороны рецептами, а исключительно системой общих принципов советской жизни и коммунистической морали».
Стиль, тон,
