известность генерала фон Хольтица. Мы должны сохранить историческое наследие.
Элмигер и ухом не ведет, на лице – полная бесстрастность. Но Франк знает, что управляющий имеет на этот счет собственное мнение. Что толку жаловаться Хольцу, если приказ грабить отель исходит от самого Геринга и Старуха прекрасно это знает? Добыча предназначена для его резиденции в Каринхолле.
– Наконец, ввиду грядущих перемен, я жду от вас, что незанятые номера будут безупречно чисты и готовы к размещению американских офицеров. Что у нас будет достаточно провизии, чтобы подать им изысканный ужин. Что мы сможем обеспечить им достойную стрижку и бритье. Проверьте запасы одеколона. В баре должен быть алкоголь, который они любят. Вы хорошо знаете их культуру, месье Мейер, – припрячьте их любимое спиртное и потихоньку накапливайте запасы…
Она повернула голову к Франку. Он не удостаивает ее кивка.
– Переход к силам союзников должен пройти гладко, легко и естественно. Давайте используем все возможности, заручимся успехом. Готовьте будущее. Я на вас рассчитываю!
Старуха переобулась на бегу!
Неужели это Клод Озелло сумел ее убедить?
Но вот вперед выходит Элмигер.
– Я хотел бы добавить, что госпожа Ритц обязалась выплачивать вам премию в две тысячи франков на человека в конце каждой недели вплоть до дальнейшего распоряжения, – объявляет он. – Это вознаграждение – знак признательность за проявленное вами мужество и преданность делу.
Несколько тысяч франков на всех! А для нее на кон поставлены миллионы. Франк как будто слышит в каждом товарище невысказанные слова: «Да чтоб ты сдохла». Все в гробовой тишине готовятся разойтись по рабочим местам, но тут Клод Озелло поднимает слабый палец.
– Простите, господин Элмигер, если позволите, я кое-что добавлю от себя?
Элмигер, чуть замешкавшись, отходит в сторону. Выступление Озелло явно не планировалось.
– Приветствую всех собравшихся, – начинает Клод. – Я вижу перед собой знакомые лица, они согревают мне душу. Ганс Элмигер совершенно прав. Если сердце нашего благородного дома еще бьется, если он по-прежнему сохраняет свой ранг, то это благодаря вашему упорству.
Голос бывшего директора дрожит, он борется с волнением. Он слаб, но он с ними, он на ногах, он стоит строго и торжественно. Все свято молчат. Эльмигер затаил дыхание, он тоже понимает, что происходит что-то важное.
– Я знаю каждого из вас. Большинство из вас я сам принимал на работу.
Мадам Бурис и ваша неукоснительная честность, которой я так дорожу. Месье Брен, ваш талант. Мадемуазель Фонтен, ваша улыбка. Месье Лефор, ваш смех. Мадемуазель Лей, ваша неоценимая скромность и надежность. Господа Драк и Дранкур, ваше лукавство и умение лихо решать любые проблемы. Мадемуазель Куппенс и мадемуазель Престэль с вашей неизменной преданностью делу. Месье Филд и ваша элегантность, а также артистическая внешность! Маэстро Музителли с вашим ломбардским обаянием, и вы, дорогой месье Мейер, встретивший меня здесь, на Вандомской площади, более двадцати лет назад, я восхваляю вашу верность, которая выдержала все испытания.
Головы кивают. У всех комок в горле.
– Я вижу в вас чувство долга и любовь к своему делу. Самопожертвование и мужество. На самом деле истинные наследники Сезара Ритца – вы. Твердо знайте, он бы вами гордился! В эти четыре года вы делали все, что могли. Сохраняйте терпение. Скоро мы вновь обретем свободу. Мы ведь чувствуем это, правда? Мы это чувствуем! Серые волки бегают на трех ногах. Они охромели. Будьте терпеливы, снова скажу я вам. Да здравствует свободная Франция!
Секунду все молчат.
Потом зал взрывается. Вдова тоже делает вид, что аплодирует со всеми.
– Браво, месье! – в восторге кричит Андре Брен. – Браво, и спасибо!
Сильна ты, Мари-Луиза, – думает Франк. – Тебе еще придется проглотить немало горьких пилюль, но ты сумеешь выпутаться. Барон Пфейфер был прав, когда советовал тебе из Швейцарии: сохранить Озелло – это сделать ставку на будущее.
Будущее. До него теперь как будто можно достать рукой.
4
21 августа 1944 г.
Целую неделю Франк не высовывал нос на улицу, что не мешает ему быть в курсе слухов, которые разносятся по Парижу. Он даже не ходил домой проверить почту – а вдруг Жан-Жак прислал открытку или какое-нибудь известие. От Элмигера он узнал, что совсем недалеко от Парижа, в Женневилье, женщин, замеченных в связи с немцами, бреют наголо, а затем выставляют на всеобщее обозрение голыми, с нарисованной на лбу свастикой. Начинается сведение счетов. Мужчины, четыре года терпевшие унижение, теперь отыгрываются на женщинах, и это говорит очень много о царящей в стране атмосфере. Какая низость. А с другой стороны, прошлой ночью тридцать четыре парня шли к макизарам[35] и попали в засаду. Эсэсовцы хладнокровно расстреляли их в Булонском лесу. Большинству из них не было и двадцати.
Скорей бы все кончилось, Господи.
Газета «Комба» на первой полосе сообщает, что союзные войска – в шести километрах от столицы, что де Голль, по сведениям, уже в Шербуре. Дело идет к развязке.
Сидя в холле перед кабинетом Старухи, Франк ломает голову: каким образом этот печатный орган Сопротивления мог оказаться на столике в отеле «Ритц». Все трещит по швам. Он только читает заголовки, не осмеливаясь взять газету в руки из страха, что нагрянет сама Вдова. Сейчас десять часов, и она опять вызвала его к себе. Сейчас-то ей что от меня надо?..
Франк терпелив, это его талант. Он переводит взгляд на небольшой камин из белого мрамора. А вот трюмо в стиле Людовика XVI, над ним – ампирное зеркало и картина XVIII в. – жанровая сцена, пастораль. Две аристократические пары отдыхают на природе, юные дворяне открывают радости галантной игры. Раньше Франк как-то не обращал внимания на это полотно. Теперь он понимает, что картина висела на своем месте задолго до прихода немцев и, несомненно, будет висеть после их ухода. Константа позволяет воспринимать настоящее как нечто относительное, и эта мысль успокаивает его. Ход Истории для Франка непостижим, но, двигаясь вместе с потоком долгого времени, он, как ни странно, чувствует себя менее уязвимым.
Внезапно дверь в кабинет Старухи энергично распахивается. Задумавшийся Франк резко приходит в себя и инстинктивно выпрямляет спину. Мадам Ритц пряма и несгибаема, как правосудие, – хотя и одета в чуть фривольный темно-синий костюм-тройку из джерси в полосочку, и выглядит чуть моложе. Новая одежда, несомненно, получена от Шанель, это ее летний стиль, совершенно не похожий на привычный гардероб Вдовы. В таком наряде впору отправиться куда-нибудь на побережье, в Кабур или Довиль.
Господи, что она опять придумала?
У Вдовы легкая улыбка, но глаза бегают. Франк не знает, что
