Ознакомительная версия. Доступно 16 страниц из 80
способ почувствовать себя живым, то это оттого, возможно, что мы, путешествуя, заигрываем с опасностью, пока нас не захлестнут волны океана небытия. Тихие воды за Патеном обозначали границы известного: Одорико признается, что никто не знает, куда деваются унесенные туда люди и что их ждет. За Патеном мир объемлет смерть, и нет разницы, насколько далеко ты зайдешь. Все в обитаемом мире – его золото, пряности, горделивые дворцы и пышные храмы – исчезнет. Антиподальные моря превращаются в Стикс, реку мертвых, или в Лету, реку забвения. Пучина, водный лабиринт, море бед, океан самого дьявола.
«Мертвое море» Одорико полностью соответствует представлению средневекового христианина о непостижимом для человека Божьем творении. «Мертвое море» – та точка, в которой остается лишь повернуть обратно.
Именно здесь, на берегу Патена, Одорико признал, что нельзя путешествовать в поисках пределов мира бесконечно, и склонился перед средой и силами могущественнее себя. Отсюда он отправился на север, в Чампу (совр. Вьетнам), а оттуда в Ханбалык – места более доступные, чем гибельные берега Патена.
На самом деле довольно многие средневековые путешественники, вместо того чтобы думать о возвращении на родину, начинали строить планы, как бы добраться до того или иного края света. Марко Поло, как и Одорико, описывал смертельно опасные моря у границ известного мира. Между Явой и Андаманскими островами море настолько бурно и глубоко, что корабли не могут ни встать там на якорь, ни уплыть прочь, а потому их просто уносит, и они никогда не возвращаются. Южнее же Мадагаскара в море есть постоянное южное течение, с которым вряд ли можно справиться. Путешествия, таким образом, могут расширить кругозор не благодаря череде открытий, но способствуя осознаю предела своих возможностей и границы мира.
Поэтому везде есть «края» земли, намечающие – и на глобусе тоже – пределы преодолимого мира. Другие места, например Геркулесовы столпы в Гибралтарском проливе, считались рубежами морей, где возможно судоходство. В Средневековье краем света люди считали Фистерру (Finis terrae) в Галисии, Финистер во французской Бретани, Лендс-Энд (также Inglendesende, «Край Англии», [в Корнуолле] на дальнем юго-западе Англии), Пембрук (Pen Bro, «Край земли») в Уэльсе, Ultima Thule («крайний», «весьма далекий» Туле), отождествляемый с Шетландскими островами, Исландией, Гренландией или более далекими землями. Джохор на оконечности полуострова Малакка в Средневековье назывался Уджонг-Медини («Край земли»). Крупнейший остров Сингапура – Пулау-Уджонг (малайск. «остров у оконечности [полуострова]»), а название порта Уджунгпанданг (Макасар) на Сулавеси переводится как «край горизонта». У маори мыс Реинга (это слово означает «Загробный мир») [на северо-западной оконечности новозеландского Северного острова] стал географическим объектом огромного духовного значения: именно там души умерших, согласно преданиям, покидают мир людей и сходят в подземный мир. Все это те рамки, которые обнаруживаются, когда мы путешествуем по миру.
Остров Туле представлял собой своего рода северный противовес антиподальным землям. Историк и этнограф Адам Бременский (работал около 1070 г.), как считается, первым из европейцев упомянул о Северной Америке – в своем рассказе о норвежском поселении в Винланде (основанном около 1000 г. Лейфом Эрикссоном). Адам Бременский говорит и о Тиле – Туле (Фуле) – острове, «отделенном от прочих бескрайним океаном». Его называют Ultima Thule, поскольку за островом этим в океане больше нет земли. Туле, по словам Адама Бременского, лежит к северу от Англии в шести днях плавания и «на нем после летнего солнцестояния, когда солнце проходит созвездие Рака, не бывает ночи, а после зимнего подобным же образом отсутствует день»[218]. Адам Бременский неуверенно отождествлял Туле с вулканическим островом Исландией. Лед там сковывает море, и «он настолько черный и сухой – очевидно, из-за своей древности, – что раскален и жжется»[219]. Местные жители обитают «в подземных пещерах под одной крышей со своим скотом», «укрываются его шкурами» и ведут «в простоте своей… святую жизнь, не взыскуя ничего сверх того, что дарует им природа»[220]. Они «даже используют горы в качестве укрепленных жилищ и источники в качестве укрытий»[221], – не скрывает своего восторга Адам Бременский. «Между ними все общее, и это распространяется как на местных, так и на пришельцев»[222]: таков один из множества достойных обычаев этих людей. Далее же, за Туле, нет ничего.
Путешествовавший в 1460-х годах Габриэль Тетцель, патриций из Нюрнберга, после Сантьяго-де-Компостела отправился дальше к океану в Фистерру. Он сообщает, что крестьяне называют это место Finster Stern (нем. «Мрачная звезда»), хотя верно – Finis Terrae («Край земли»). Впрочем, по-видимому, годились оба названия. «Нигде не видишь ничего, кроме неба и воды», – замечает Тетцель. Ему рассказывали, что море это настолько бурное, что никто не может его пересечь. И весельные, и парусные корабли отправлялись выяснить, что там, за морем, и ни один не вернулся.
Еще дальше к юго-западу лежит еще один предел: мыс Нун (Нао, Рас-Дра; «Нет») – оконечность Западной Африки. Альвизе Кадамосто, рассказывая о путешествии мореплавателя и работорговца Нуну Триштана в Мавританию (1443), упоминает, что мыс назвали «Нет» оттого, что никто из обогнувших его не вернулся обратно. Туда, за этот предел, португальский инфант Генрих Мореплаватель (1394–1460) посылал свои лучшие каравеллы, чтобы «успешно плавать повсюду», «узнать новое» и «нанести маврам ущерб» в тех краях. Генрих был одержим поиском пресвитера Иоанна, но занимала его и возможность расширения португальской торговли в Сахаре и за ее пределами. Первая отправленная им эскадра, обогнув мыс Нун, нашла на 100 миль [160 км] лишь «песчаную и бесплодную землю», но не обнаружила «ни жилья, ни людей» и повернула обратно. Вторая эскадра заплыла за мыс на 150 миль [240 км], но также вернулась ни с чем. Генрих продолжал посылать каравеллы с провизией, оружием и припасами до тех пор, пока моряки не нашли «смуглых людей» из берберских племен, следом – наконец-то «первую страну чернокожих», а после того – «иные расы этих чернокожих, разных наречий, обычаев и верований».
Любопытство и неуемная жадность заполучить побольше земель и золото обуяли этих путешественников. Появление каравелл (судов с косым парусным вооружением, позволявшим осуществлять не только каботажное плавание, но и выходить в открытое море), систематическое картографирование Атлантического побережья и совершенствование методов астрономической навигации помогли понять, что мир способны осваивать не отдельные путешественники, а целые народы, которые они представляют. Огибающих мыс Нун португальцев, ведомых странным образом вошедшими в резонанс желаниями познавать и воевать, можно рассматривать как представителей новой эпохи путешествий. Да, ее называют эпохой Великих географических открытий, но правильнее, вероятно, называть ее веком завоеваний и захватов, временем, когда путешественники отказывались принимать давно (и не ими) установленные границы.
Глава 15
Кода. Конец путешествия
Большинство путешественников в тот или иной момент понимают, что с них довольно, что они испытывают ностальгию по привычному, что время их странствий подошло к концу. Многие средневековые путешественники пишут о том, при каких обстоятельствах они отправлялись в путь и как их встречали при возвращении, но не все они рассказывают об обратном пути. Многие почти сразу после приезда садились за книгу. Те, кто описал свое возвращение, дают нам представление о тех смутных чувствах, которые испытывали авторы в момент возвращения на родину.
Ибн Баттута спешил домой через Азию и Северную Африку в 1348 и 1349 годах, когда города опустошала чума. В Дамаске он видел тысячи умиравших от болезни людей – христиан, иудеев, мусульман, – вопивших на улицах, сжимавших в руках свои священные книги и моливших Бога, чтобы Тот окончил их мучения. В ноябре 1349 года Ибн Баттута достиг «прекраснейшего» Марокко и на время отложил свой «дорожный посох». После скитаний по миру он обнаружил, что Марокко с его изобилием плодов, воды и пищи есть наилучшая из стран. Марокканский султан воплощал достоинства и добродетели правителей, которых Ибн Баттута встречал от Явы до Константинополя, и даже превосходил их. В родном Танжере Ибн Баттута навестил могилу матери, а после и сам заболел. Болезнь удерживала его на месте три месяца. Затем он снова отправился в путь, в этот раз в Андалус (переправившись через Гибралтарский пролив),
Ознакомительная версия. Доступно 16 страниц из 80
