Ознакомительная версия. Доступно 16 страниц из 80
чтобы принять участие в войне с христианами.
Наш старый знакомец Джон Мандевиль сообщает, что вернулся домой через Рим – с тем чтобы папа и все разумные люди Рима одобрили его книгу и признали ее правдивой. Все это абсолютно точно не является правдой (уже потому, что папа в тот момент находился в Авиньоне), и большая доля материала книги Мандевиля – заведомая выдумка. Вероятно, упоминание здесь о визите в Рим – монашеская шутка автора, потешающегося над предположением, будто опыт перемещения в пространстве дает путешественнику некое преимущество, что путешествия могут наделить тебя истинным или хотя бы ценным знанием о мире. Ведь всякому жившему в монастыре средневековому монаху известно, что человек нередко понимает то, что не видел воочию, и видит то, что выше его понимания. Истинность идеи путешествия заключалась в его способности стимулировать размышления о тайнах и чудесах сотворенного мира, и нет нужды ради того покидать монастырские стены.
Один из читателей Мандевиля – опытный паломник Уильям Уэй – обставил свое возвращение домой совершенно иначе. После второго посещения Иерусалима (1462) Уэй вернулся в монастырь в английской деревне Эддингтон на краю унылой Солсберийской равнины. Здесь он соорудил удивительную Иерусалимскую часовню: мультимедийное произведение с книгами, картами, облачениями, иконами, сувенирами и мощами. В помещении, пристроенном к главному клиросу церкви, хранились полотно, разрисованное сценами в Вифлееме, Иерусалиме и на Елеонской горе, а также купленное в Иерусалиме бумажное распятие, несколько камней из Иерусалима и Вифлеема, деревянная модель храма Гроба Господня. Инсталляция Уэя позволяет ощутить, что место в принципе поддается перемещению – паломник мог унести Иерусалим с собой – и почти бесконечному переложению. В завещании Уэй, распоряжаясь о сооружении часовни, особо оговорил, что из нее ничто нельзя убрать, но, судя по всему, в XVI веке она все же пала жертвой английской Реформации. Протестанты не верили в святость паломничества, не видели ценности в мощах и даруемых пилигримам индульгенциях, а также в отпущении грехов.
Словоохотливый Феликс Фабри рассказал о своем возвращении в Ульм в январе 1484 года в стихах. В долине Иллера, южнее Ульма, на него обрушился ливень, и Фабри промок до нитки; это оказалось худшим моментом всего путешествия. Он приуныл, впал в апатию, ежился от холода, ощущал нетерпение и тревогу. Ливень стал как бы воплощением всех тех сложных чувств, которые охватили его по мере приближения к дому. Но, увидев свой Ульм, Фабри почувствовал покой, удовольствие и радость возвращения – не меньшую, чем печаль при отъезде. Фабри с трудом узнал город: за время его девятимесячной отлучки были достроены великолепные новые стены.
На Скотном мосту через Дунай местные жители признали Фабри, и некоторые бросились в монастырь, надеясь получить вознаграждение за добрую весть. Фабри подъехал к воротам монастыря, но оказалось, что братия на вечерней службе и громко поет молитвы. Напрасно он что есть мочи колотил в ворота. Путешественника всегда удивляет открытие, что жизнь в его отсутствие продолжалась, что распорядок других людей остался прежним. Город изменился, но ритм и привычки обыденной жизни остались незыблемыми.
В конце концов монастырский пес, обычно сердито лаявший, почуял Фабри. По его словам, пес «диковинным образом завыл и радостно засопел», после чего принялся скрести ворота изнутри и грызть, будто пытаясь сломать их. Фабри открыл ворота, и ликующая собака, скуля и мотая хвостом, прыгнула на него, а потом стремглав промчалась по монастырю, счастливым визгом возвещая о прибытии своего друга. Тоже уже не сдерживая чувств, аббат Людвиг Фукс ринулся к Фабри и, позабыв о своем высоком положении и преклонном возрасте, стал хлопать его по плечам, будто хотел потушить на нем горящую одежду, а затем и вовсе повис на шее. Остальная братия проводила Фабри к главному алтарю, и все опустились на пол – причаститься и получить благословение. Остаток вечера монахи провели за беседой, дружески болтая о пережитом Фабри: оказалось, в обители получали вести, будто он погиб в море или попал в плен к туркам.
Возвращение Фабри – картина радостного воссоединения. Свой рассказ он заканчивает тем, как расстался – с неохотой – с многомесячной бородой. По его словам, борода – это «естественное украшение лица мужчины», но теперь он думал, что должен подчиниться требованиям ордена и выглядеть человеком «почтенным», а не «грубым и безбоязненным». Борода соответствовала временно принятой роли путника-пилигрима, а бритье означало возвращение к будничной, тихой жизни. При этом Фабри намекает, что чувствует в себе перемену и благодаря странствиям стал лучше – и как монах, и как проповедник.
Доблестный Одорико Порденоне (Одорик Фриульский) свой путь домой не описал. Он заканчивает рассказ о путешествии в страшной долине где-то в глубине Азии. В долине этой, семи или восьми миль длиной, вымытой «рекой Наслаждения», звучал страшный, оглушающий бой барабанов и прочая музыка. Землю в той долине покрывали сотни тел нехристиан, погибших почти мгновенно. В скале с одной стороны помещалось «весьма большое, ужасное» человеческое лицо. Одорико, у которого «дух умер внутри», принялся повторять про себя: Verbum caro factum, то есть «слово стало плотью» (Иоан. 1:14), напоминая себе, что в странствиях ему сопутствуют Святой Дух и благодать Божья и что все сотворенное Им есть часть Его замысла. Сверхъестественное противополагалось чудесному. Средневековый мир наполняли одновременно и вездесущая святость, и крайняя нечестивость ее отсутствия.
Когда Одорико наконец вернулся в Падую, в знакомый монастырь, настоятель Джудотто попросил его продиктовать рассказ о своих похождениях другому монаху, Гульельмо из Соланьи. В мае 1330 года Одорико поведал о том, где побывал и что увидел, причем оговорил, что упоминает лишь увиденное воочию или сообщенное заслуживающими доверия людьми. Здесь чудо путешествия превратилось в повествование. В путевых записках Одорико, избегая пышных выражений, говорит простодушно, и его рассказ можно воспринимать и как литературный, и как немудреный.
Через несколько месяцев Одорико выехал в Авиньон, к папскому двору, однако туда не добрался. Он заболел, и встреченный мудрый старик в одежде паломника посоветовал ему вернуться и ехать в родную провинцию Фриули. Старик предложил Одорико поторопиться, поскольку жить, по его словам, тому осталось всего десять дней. Впоследствии говорили, что старый пилигрим был духом самого Франциска Ассизского. Одорико умер десять дней спустя, в январе 1331 года, в Удине. Он побывал на самой окраине мира, у рубежа знания, но встретил смерть дома, близ места, где родился. В следующие месяцы у могилы Одорико отмечались случаи чудесного исцеления. Говорят, одна посетительница пыталась отрезать у покойника палец в качестве сувенира – в надежде, что осенившая путешественника благодать осенит и ее.
История Одорико подкрепляет ту догадку, что в конце наших скитаний мы приходим туда, где их начали, но – обновленными. Путешественник, столкнувшийся с коренными различиями и чудесным сходством, возвращается так или иначе преображенным, умудренным, а прежняя жизнь и прежние знания приобретают отчетливость, становятся яснее. Путешествие заставляет нас убедиться в ценности жизни, увидеть незначительность человека на фоне изменчивости, непознаваемости планеты. Пробираясь домой, умирающий Одорико, возможно, думал, что земля, которую он исходил, уменьшилась в размерах, стала всего лишь рядом точек на небольшой поверхности и что пришло время обратиться от земного к небесному. Не для того, чтобы прекратить движение блуждания – но посвятить себя поиску иных миров. Когда село солнце и сгустились сумерки, Одорико получил проезжую грамоту на небеса, чтобы присоединиться к сонму тех, кто освободился от тела и завершил земные скитания; там – в сияющих сферах, среди звезд – его душа начала свой непостижимый, незримый путь к бесконечно далекому горизонту.
Благодарности
Мой отец был географом, и именно в его кабинете я проникся любовью к картам и атласам. Именно семейные поездки в детстве открыли мне глаза на возможности географии, существование других миров и научили меня проявлять любопытство в отношении того, где что находится. И я посвящаю эту книгу профессору Джону Бейлу, своему прекрасному папе.
Хочу горячо поблагодарить редакторов Тома Киллингбека и Альпану Саджип из издательства Viking Penguin, Эми Черри из Norton – за понимание, вдохновение и самоотдачу, а также Дэниела Кру, Шарлотту Дэниелс, Жиля Эрмана и Питера Джеймса. Мой
Ознакомительная версия. Доступно 16 страниц из 80
