что ищет, – страница за страницей, исписанные собственным знакомым почерком. Одна страничка выпала из тетради. Потом Конни увидела, что некоторые страницы исписаны другими чернилами. Не синими, а черными.
Почерк узнаваемый – но не ее.
Конни покачала головой. Это немыслимо. Касси мертва. Она не могла сделать эти записи.
Конни снова вспомнила об отце. Он был не в себе, мысли у него путались, но он сам сказал, что Касси умерла. Когда Конни заговорила о Клубе врановых, пытаясь вытянуть из него признание, что он знал, как они убили Касси десять лет назад, он ничего не возразил.
Опять крупица сомнения.
Конни вспомнила о женщине, которая следила за Блэкторн-хаус, о мужчине, которого Дэйви видел на том же месте. «Маленький, аккуратный такой», – сказал Дэйви. И еще – что что-то в нем было не так. То же самое Гарри сказал о человеке, который, как он слышал, ссорился с его отцом. Она вспомнила о письме, которое дала ей миссис Кристи – доставленном прямо в дом, написанном знакомым почерком, – и о том, как безутешно горевал Гиффорд. Рана была свежая, открытая, не десятилетней давности.
– Касси? – услышала она собственный голос.
Но никто ей не ответил. Никто не вышел.
С колотящимся сердцем Конни взяла дневник и прошла через холл в комнату напротив. Она была пуста, если не считать груды черных портьер, похожих на театральные занавесы, и мясницких инструментов на полу. На зубцах пилы бурые пятна.
Кровь, кожа, кости…
Оставалась последняя комната. Все еще держа дневник перед собой, как щит, Конни медленно двинулась по коридору.
Здесь ли отец? Здесь ли Касси? Или кто-то, кто пытается выдать себя за Касси?
Каждый мускул ее тела твердил ей – не ходи, но теперь уже поздно было поворачивать назад. Десять лет она жила среди тайн, отравляющих все вокруг. Лучше взглянуть в глаза правде, какой бы она ни была и как ни тяжело будет с ней справиться. Лучше знать, чем гадать и сомневаться всю жизнь, как все эти десять лет.
Конни положила дневник на столик в холле и подошла к закрытой двери в конце коридора.
* * *
Дэйви спрыгнул с балки на солому за спиной у фигуры, стоявшей в дверях. Хотел удрать, но Джозеф бросился на него, схватил за куртку, швырнул обратно на солому и загородил дверь своим телом.
Дэйви бросился на него. Джозеф схватил мальчика и приподнял его над землей.
– Ну-ка, уймись. Он нас услышит, – прошипел он.
– Где мистер Гиффорд? Что вы с ним сделали? Если вы его хоть пальцем тронули…
– Гиффорд?
Удивление в голосе Джозефа прозвучало так явственно, что Дэйви перестал отбиваться.
– Слушай, я тебя отпущу, но клянусь, если снова начнешь шуметь – пристукну. Ясно?
Дэйви кивнул. Джозеф выпустил его.
– Где мы?
– А ты разве не знаешь?
– Нет. Матушка Кристи послала меня за мистером Гиффордом. Он шел сюда, но я… Честно говоря, я не уверен.
Джозеф покачал головой.
– Что Гиффорд здесь делает? Что за игру он затеял?
– Двуколка, должно быть, перевернулась, – проговорил Дэйви, размышляя вслух. Он посмотрел на Джозефа. – Это вы меня сюда засунули?
– Нет, конечно. Стал бы я тогда тебя выпускать.
Дэйви подумал и решил, что это похоже на правду.
– А кто же тогда?
На мгновение их взгляды встретились, и Дэйви вспомнил.
– Верина шляпа, – сказал он. – Я нашел ее в двуколке Кроутера.
* * *
Конни не могла понять, что перед ней. По крайней мере, сначала.
В комнате было темно, если не считать трех свечей, горевших за тремя креслами, которые отбрасывали тени ей навстречу. Она подождала. Дала глазам привыкнуть к полумраку. Вгляделась еще раз.
В креслах в стиле Людовика Четвертого сидели три манекена в натуральную величину. Похожи на Пьеро, только одеты в черное, а не в белое, и одежда расшита всевозможными узорами. На каждом была красивая маска в виде птичьей головы: галка с шелковистым серым капюшоном; сорока с блестящими пурпурно-зелеными перьями в хвосте; у третьей маски был тяжелый, будто деревянный клюв и угольно-черные грачиные перья.
Это была какая-то жуткая копия той витрины, которую ее отец сделал и спрятал в ле́днике: галка, сорока, грач. Четвертое место пустовало.
Ворона не было.
Конни ощутила слабость во всем теле, когда начала понимать, что перед ней на самом деле. Она заставила себя не отводить взгляд. Она должна знать правду. Конни сделала несколько неглубоких вдохов, стараясь, чтобы от горячего, тошнотворного воздуха не запершило в носу и горле, в ожидании, когда пульс станет ровнее. Наконец к ней вернулись последние недостающие воспоминания о той ночи, когда умерла Касси.
* * *
Четверо мужчин сидят в музее на креслах, которые в ее детских глазах выглядят настоящими тронами. Она заглядывает в комнату сверху, притаившись за деревянными перилами на лестничной площадке первого этажа.
Свечи, дым, перья. Шум, мужские голоса.
Ее отец и Касси спорят в холле. Может, это ее и разбудило? Гиффорд упрашивает Касси развлечь гостей, пока он сходит в деревню и выяснит, почему их до сих пор нет.
Касси скрестила руки на груди.
– Кого?
– Танцовщиц, – сказал он, отводя взгляд. Не мог смотреть ей в глаза. – Увеселительная программа, ничего тут дурного нет. Он дал мне слово.
– Танцовщицы! – презрительно проговорила Касси. – Скорее уж падшие девицы. Как не стыдно, Гиффорд, при дочери-то.
– Все законно, он дал мне слово джентльмена, – сказал Гиффорд. – Я всего на пять минут, Касси. Он сам все устроил, но они уже должны были быть здесь. Нужно пойти и узнать, что с ними. Заблудились, скорее всего. Я прошу тебя побыть здесь за меня всего пять минут. Проследить, чтобы у них бокалы не пустели. Вот и все.
Конни смотрит и ждет, и наконец Касси кивает.
– Пять минут. Не больше.
Звук захлопнувшейся боковой двери.
Конни отступает в тень, понимая, что у нее будут неприятности, если Касси узнает, что она не в постели. Голоса мужчин становятся все громче и нетерпеливее. Конни прислушивается в ожидании шагов отца, но он все не возвращается.
Касси останавливается в холле, держа в руках поднос с напитками. Вид у нее не встревоженный, а сердитый. Потом она изображает на лице улыбку и входит в комнату. Дверь остается открытой. Конни хватается за перекладины лестницы, вжимается в них лицом, чтобы все видеть.
Касси все еще улыбается, пытается улыбаться, когда к ней уже тянутся руки. Толкают ее, дергают за одежду. Конни понимает, что Касси злится.
А потом пугается.
Звук разбитого стекла. Поднос падает на пол. Запах бренди и виски. Шум становится все громче, переходит в крики.
