появлялся, он производил революцию. Он стал самым эффективным в мире напитком, стимулирующим умственную активность. А там, где люди начинали думать, они становились опасными для тиранов».
Может быть, и так. Вместе с тем, поскольку европейские державы постоянно расширяли плантации кофе в своих колониях, потребность в рабочей силе, необходимой для выращивания деревьев, сбора и обработки урожая, они могли удовлетворить только за счет рабов. Капитан де Клие, несомненно, трепетно относился к своему деревцу, но его миллионное потомство он вырастил не своими руками. Это сделали африканские рабы.
В район Карибского бассейна рабов изначально завезли для выращивания сахарного тростника, а история сахара тесно связана с историей кофе. Именно благодаря этому дешевому подсластителю горький напиток приобретал вкус, устраивавший многих потребителей; кроме того, сахар как быстро усваиваемый энергоноситель усиливал стимулирующее действие кофеина. Подобно кофе, сахар стал широко потребляться благодаря арабам. Во второй половине XVII века его популярность резко выросла вместе с распространением чая и кофе. И когда французские колонисты в 1734 году начали выращивать кофе в Санто-Доминго (Гаити), им, естественно, понадобилась дополнительная рабочая сила.
Трудно поверить, но в 1788 году Санто-Доминго давал половину мирового урожая кофе. И этот кофе, вдохновлявший Вольтера и Дидро, был получен с помощью самой бесчеловечной формы подневольного труда. Рабы жили в ужасных условиях, в хижинах без окон, скудно питались и работали до полного изнеможения. «Не знаю, прибавилось ли счастья в Европе благодаря кофе и сахару, – писал французский путешественник в конце XVIII века, – но точно знаю, что эти два товара принесли несчастье двум обширным областям мира: Америку [Карибский регион] лишили населения, чтобы получить землю под плантации; Африку лишают населения, чтобы их обрабатывать». Несколько позже один бывший раб так описывал методы французских надсмотрщиков: «Не они ли подвешивали людей вниз головой, топили их в мешках, распинали на деревьях, хоронили живьем, дробили кости? Не они ли заставляли людей есть отбросы?»
Не приходится удивляться, что в 1791 году гаитянские рабы восстали и 12 лет сражались за свободу. Это было единственное успешное восстание рабов в истории. Большинство плантаций было сожжено, а хозяева убиты. В 1801 году, когда лидер чернокожих повстанцев Туссен-Лувертюр решил возобновить экспорт кофе, урожай снизился на 45 % по сравнению к 1789 годом. Лувертюр ввел систему принудительных работ (fermage) – по сути дела, государственное рабство. Подобно крепостным, работники приписывались к государственным плантациям и под угрозой принуждения трудились долгие часы за мизерную плату. Но теперь их, по крайней мере, не убивали, не мучили и даже лечили. Когда в 1801–1803 годах посланные Наполеоном войска пытались отвоевать Гаити, работа на плантациях вновь прекратилась. Узнав в конце 1803 года о поражении экспедиционного корпуса, Наполеон воскликнул: «Проклятый кофе! Проклятые колонии!» Пройдет еще немало лет, прежде чем гаитянский кофе вернется на международный рынок, но прежнего положения он не займет больше никогда.
Голландцы воспользовались случаем, чтобы восполнить образовавшийся дефицит яванским кофе. Со своими рабочими они обходились не так жестоко, как французы, но тоже держали их в рабстве. И если яванцы обрабатывали деревья или собирали урожай в душной тропической жаре, то «белые хозяева островов, – пишет историк кофе Хейнрих Эдуард Якоб, – показывались из прохлады жилищ всего на несколько часов в день».
В начале 1800-х годов, когда на Яве служил Эдуард Дауэс Деккер, положение рабов мало изменилось. В знак протеста Деккер подал в отставку и позднее написал роман «Max Havelaar»5, выпущенный под псевдонимом Мультатули. Деккер писал:
Чужестранцы с Запада стали господами их [туземцев] земли, заставили их выращивать кофе за жалкую плату. Голод? На богатой, плодородной, благословенной Яве – голод? Да, читатель. Всего несколько лет назад целые районы обезлюдели от голодной смерти. Матери предлагали своих детей на продажу, только бы получить еду. Матери ели своих детей.
Деккер безжалостно бичует голландских плантаторов: они «сделали свою землю плодоносной за счет тяжкого труда рабочих, у которых отняли участки. Они ничего не платят рабочим и отнимают у них последний кусок пищи. Они богатеют на нищете других».
Слишком часто в истории кофе эти слова оказывались правдой. Но мелкие фермеры и их семьи, как в Эфиопии, державшие небольшие кофейные посадки в горах, тоже жили за счет кофе, и, конечно, не везде рабочие плантаций подвергались жестокому угнетению. Зло не в дереве и не в трудности его выращивания, а в плохом обращении с теми, кто вынужден нести на себе бремя тяжелой работы.
Система Наполеона: путь к современности
В 1806 году, через три года после начала войны с Англией, Наполеон объявил, что Франция полностью обеспечивает себя сама, и ввел так называемую континентальную систему, рассчитывая задушить Англию блокадой ее европейской торговли. «В прежние дни, если мы хотели богатеть, мы должны были иметь колонии, утвердиться в Индии и на Антильских островах, в Центральной Америке и в Санто-Доминго. Эти времена прошли и изжили себя. Tout cela, nous la faisons nous-mêmes! (Все, что нужно, мы произведем сами!)» – заявил он. Континентальная блокада способствовала появлению многих индустриальных и сельскохозяйственных новинок. Французским ученым удалось, в частности, получить сахар из свеклы, что снижало зависимость от сахарного тростника.
Но европейцы кофе сами производить не могли. Наиболее подходящим его заменителем оказался цикорий. Это растение с синими цветочками (разновидность эндивия зимнего) имеет длинный белый корень горького вкуса. Поджаренный и измельченный, он внешне напоминает кофейный порошок. Горячий отвар, горький и темный, тоже можно принять за кофе – только без аромата, вкуса, насыщенности и бодрящего кофеина. Но при Наполеоне французы так привыкли к цикорию, что даже после отмены континентальной системы в 1814 году продолжали подмешивать цикорий к настоящему кофе6. Креольское население французской колонии Новый Орлеан вскоре переняло эту привычку.
С 1814 по 1817 год, когда Амстердам возвратил себе позицию лидера в кофейной торговле, цены колебались в пределах 16–20 центов (в тогдашних американских долларах) за фунт, что было весьма умеренно по сравнению с 1,08 доллара за фунт в 1812 году. Повышение спроса на кофе в Европе и Соединенных Штатах подняло цену до 30 центов и больше (на яванские зерна). Повсеместно кофейные плантации стали расширяться, a в некоторых регионах, например в Бразилии, специально под кофе расчищали новые площади в джунглях.
Чуть позже, в 1823 году, когда новые плантации только вышли на заметный уровень производства, наметился очередной кризис. Война между Францией и Испанией казалась неминуемой. Европейские импортеры стали лихорадочно скупать кофе. Они считали, что морские пути вскоре опять закроются. Цена на зеленые кофейные бобы значительно выросла. Но выяснилось, что войны не будет, – по крайней мере в ближайшее время. «И вместо войны, – писал историк кофе Хейнрих Якоб, – люди получили другое. Кофе! Много кофе со всех стран света!» Кофе везли отовсюду: из Мексики, с Ямайки, с Антильских островов. На рынок пошел первый бразильский урожай. Цены упали. В Лондоне, Париже,
