class="z1" alt="" src="images/i_009.jpg"/>
Ужин
Приближается ужин. а пока, в ожидании – традиционная (затаскали совсем слово «традиция», сволочи!) встреча во время перекура у трех белых камней – у трех унитазов.
Итак, последний перекур перед ужином; курят здесь за пятнадцать минут до конца каждого часа, по расписанию.
И вот он, вечерний прием пищи! Вообще-то по правилам ужин положено делать в шесть часов, если даже не в семь – это по официальному расписанию. Но нянечка, раздающая ужин, очень торопится уйти домой, поэтому данный ритуал – ритуал раздачи субстанции, которую именуют здесь «пищей», начинается едва ли не в пять.
Больные чинно рассаживаются за столиками.
Всяк знай свое место!
Пищу раздают привилегированные – больные, заслужившие некое доверие персонала. За это они получают подачки в виде папирос и чайных пакетиков.
Отбой
Кажется, приближается время отхода ко сну… Отбой здесь в 22:00, не позже. Кто не успел досмотреть любимый сериал по телевизору – что ж, сегодня карма такая… Пока основное население досматривает кинофильм или последние вечерние новости, некоторые из сидельцев моют коридор; в числе последних подвизался и Адонис – что мне не очень нравилось, так как хотелось досмотреть все-таки фильм; в тот раз шел «Парфюмер» Тома Тыквера. Последние эпизоды, концовку так и не увидел.
Ночь
Ночь. темнота обрушилась на больницу, размазавшись по стеклам окон осколками Солнца, Луны, Ориона, Сириуса, Бетельгейзе и прочих ебучих светил ебаной Вселенной… Красным огоньком подмигивает на потолке противопожарный датчик. Стальными змеями протянулись по стенам трубы отопительной системы.
Над входом в палату резко светит ночник – режет глаз, хоть плафон его и вымазан темно-коричневой краской, похожей на дерьмо, для приглушения света. Ночник, однако, будет гореть и днем: так положено по инструкции. Почему бы днем не отключать его? Какая при свете дня от него польза? Но с инструкцией не поспоришь. Часто бывает, что и лампы дневного света включают на весь день: мерцание их в светлое время не столько успокаивает, сколько раздражает. Свет горит круглые сутки в туалетах и в редко используемых подсобных помещениях: бессмысленная трата электроэнергии.
Одно время мы обеспечивали себе спокойные темные ночи, слегка выкручивая лампочку ночника. Но мы погорели: нас раскусили, спалили[19].
Сейчас ночь. Ночь – самое спокойное время больницы. Не болтает никто, не курит, не рассказывает анекдотов, не шляется по коридорам. Спят пациенты, дремлют психи, сладкие сны видят.
Больные спят. Воздух палаты наполнен натужным дыханием курильщиков.
И персонал спит, закусив водку с медицинским спиртом прогорклой столовской запеканкой. Спят и врачи – дома, в своих кроватях, в собственных квартирах, где никто не подумал бы регламентировать их время, их сны, невысказанные вопросы и желания. Самостоятельно спят они, живут, и никто не смог бы им запретить доставать пищу из шкафов и перекусывать, когда вздумается.
Думать об этом было непривычно и странно.
А ночник все горит, светит сквозь мутно-коричневые потеки, и тьма не объяла его.
Ночь укрывает, укутывает своим уютом – не надо никуда бежать, ни с кем говорить, ни стоять в очереди за лекарствами, и даже спать и то не нужно – по желанию.
И хотя ты здесь в окружении людей, двуногих – того, что от них осталось, – кажется: ты в целом свете один, можешь беседовать с Богом.
А то и просто помолчи – цени мгновения трансцендентности.
Банный день
Бритье. знаменательное событие! Такое не каждый день случается, и даже не каждую неделю. Сегодня к нам придет цирюльник (старушка-брадобрей). Нужно подготовиться: вдоль одной из стен коридора выставляются в ряд столы с бритвенными принадлежностями: помазки, большие столовские эмалированные миски с мыльной водой, крем для бритья в тюбиках и даже – внимание! – зеркала. Да, всякий подумает, что это странно и, в общем, недопустимо; но на моей памяти не было еще случая (и о таком даже не слышал), чтобы кто-то что-нибудь с собой или с другими сделал осколком разбитого зеркала. Да и не способны на такое пациенты: сила духа, воспитание не то.
Переправлять с воли наркотики и водку в коробках из-под сока «Добрый», менять таблетки на сигареты, ныкать под матрас запрещенные здесь зажигалку или спички – это пожалуйста. Ну, в крайнем случае сбежать во время похода в пищеблок. Поджечь матрас. Перепихнуться с бабой в душе (говорят, на реабилитационном был такой случай). А чтобы убийство или самоубийство столь спонтанным и жестоким способом. Нет, это не для нас. Нам чего попроще подавай.
Хотя мойку[20] брадобрейша все же держит цепко, не выпускает из старческих крючковатых пальцев.
Некоторых тетка бреет сама, безопасной бритвой, угрожая непокорных ее бритью кастрировать ножницами. Пациенты, выходит, утратили простейшие навыки – даже побриться не в состоянии.
Бывает иногда и банный день. Но это ничего особенного, ничего интересного. Просто спускают всех на большом грузовом лифте, похожем на барокамеру, на первый этаж больницы и отводят в душевые помещения. Пар, влажные полы матового кафеля, груды белья на полу.
Банный день. Тут парад, парад плоти. Тощие, неразвитые, неспортивные тела юношей, усохшие или набрякшие вялым жиром туловища стариков, уродливо выпяченные животы, впалые грудки, тонкие ленточки мышц, желтовато-черные роговые наросты ногтей на ногах; убого висящие гениталии, стекающая по нездоровой бледности коже вода.
Впрочем, не все больные напоминают экспонаты Кунсткамеры. Вот, скажем, пациент Сайко: ладно оформленные мышцы, атлетическая фигура, правильная оcанка, не пьет, не курит. Единственный из всех, кто отличается конституцией спортсмена, хоть спортом он, по его собственным словам, никогда не занимался. Для своих сорока восьми лет Сергей Сайко выглядит отлично, жаль только, с головой не все в порядке: третья группа инвалидности. Молчаливость его, кажется, вызвана не столько сдержанностью, сколько притупленным от бездействия интеллектом. Интеллект здесь не нужен.
Храм
При больнице была и церковь (нужно понимать, что создано Учреждение задолго до большевистского непотребства и, как в любой нормальной организации царской России, в нем имелся тогда собственный домовый храм). В новые времена – после крушения советской власти – церковь была восстановлена в своих функциях, и в ней иногда проводились службы, на которые совсем иногда даже водили пациентов. Батюшка приходящий, собственного капеллана у нас нету.
Окон в помещении церкви нет, храм располагается как бы посредине, внутри корпуса здания, и это вечное отсутствие дневного света – вкупе со светом искусственным – создает мрачноватое, таинственное и величавое впечатление.
В наши дни, как и при красных, храм также служил чем-то вроде актового зала:
