class="p1">Человек, за которым они следили, медленно шел через лес, ничего не замечая. Он стар, устал, еле волочит ноги, обутые в порыжелые растоптанные сапоги. Тощий мешок то и дело сползает с плеча, и он на ходу спиной подбрасывает его на место. Но вот он остановился, не распрямляясь, прислушался.
Женский голос звал издалека:
— Ага-га-га!..
Человек ответил. Свалил мешок на землю. Присел на пень. Свернул цигарку, жадно затянулся. Послышался хруст — кто-то продирался сквозь кустарник.
Ей было не больше двадцати. Тяжелый узел русых волос, нежная линия щеки, тонкая детская шейка и грубый отцовский пиджак, грубые не по мерке сапоги.
Человек хмуро смотрел на нее:
— Сколько раз тебе говорить, не ходи по лесу одна…
— Долго ты очень… Все глаза проглядела!
— Долго, долго… Хутора обойти, в каждую дверь постучаться…
— Обменял?
— Дали кое-что… А встреться тебе кто? Народ одичал!
— Господи, как фронт ушел, год уже в лесу никого.
— Много ты знаешь! Говорят, немцы будут дорогу восстанавливать. Понаедут…
— Назначат они тебя обходчиком?
— Кто знает…
Они замолчали, задумались о чем-то.
— Отец, вернутся когда-нибудь наши?..
— Когда-нибудь…
— Да, приезжал твой любимый Федор Лукич! — Она сощурилась, и лицо ее сразу сделалось старым и злым. — Не дождался тебя, уехал.
— Что рассказывал? Как в городе?
— А ничего. Немцы. Не терплю, когда он приезжает, а тебя нет.
— Напрасно ты, Маша. Добрый человек. Железнодорожник. Отца его знал.
— Ну и пускай! Мне-то что.
— А то, что можешь остаться одна в такое время. Без помощи, без защиты. Сколько я еще проживу?
— Перестань!
— Совсем стар стал. Вот до сих пор не отдышусь… Выходи за него, Маша.
Она улыбнулась и снова стала девчонкой.
— Что ты? Жили с тобой и проживем. Устал ты… Вернутся наши, отдохнешь. Помнишь, мать все мечтала, чтоб ты ульи поставил. Ну, будешь мед собирать. — Она тронула его за плечо. — На учительницу выучусь, заработаем, Москву поедем смотреть. А?
Он продолжал хмуро смотреть в землю.
— Говорят, сильно Москву бомбили… Федор Лукич обещал еще заехать?
— Обещал, обещал. Давай-ка мешок!
— Донесу.
— Давай, давай! Тяжелый! Хлеб?
Он кивнул, улыбнулся.
— Хлебушек!
Она с неожиданной легкостью вскинула за спину мешок и, не сгибаясь, пошла вперед.
Проводив их глазами, Базанов обернулся к Мите:
— Понятно?
Митя сдвинул на лоб пилотку, поскреб макушку.
— Местное население, товарищ старший лейтенант!
— Ну?
— Что «ну»? Повезло этому Федору Лукичу — такая невеста!
— Слыхал, немцы дорогу будут восстанавливать! Все совпадает. Вот что! А ты — «невеста»!
Базанов приподнялся, прислушался, огляделся по сторонам, встал.
— Видно, дом его где-то тут недалеко.
Митя перевернулся на спину, загляделся на белое от зноя небо, сладко зевнул.
— Старший, давай другое место для лагеря искать. А то вот видишь, ходит тут, да еще с дочкой…
— Другого места нет: слева болото, справа болото… Единственный подход к железной дороге…
Базанов присел на корточки, вытащил из планшета карту, стал сверяться. Решительно сказал:
— Собирай хворост, запалим костер. Здесь будем устраиваться.
С хворостом в лесу происходили странные вещи: там, где собирал Базанов, сухие ветки попадались кучами на каждом шагу, у Мити же под ногами сплошь мокрая гниль. Митя даже разозлился:
— А ты хитрец, Базанов! Выбрал себе сухое место!
Но стоило им поменяться местами, и сухие ветки мгновенно снова полезли в руки Базанову, а под ногами у Мити все та же мокрятина.
— Слушай, Базанов, ты уже все выбрал. Вчера же дождь прошел…
— Найдешь! — жестко сказал Базанов, укладывая пирамидку для костра.
Митя притащил охапку сырого хвороста.
— Подумать, неделю назад ходил в Москве по Арбату, а сегодня за тысячу километров в лесу… Хворост… Романтика!
Базанов молча выбросил всю принесенную Митей охапку и так же молча уставился на него. Митя жалобно улыбнулся и снова отправился за хворостом.
Над пирамидкой закурился дымок. Базанов пригнулся, слегка подул, и огонь разом ладно охватил пирамидку, весело затрещал.
Сражаясь со встречными кустами, Митя прорывался с уродливой, подагрической осиной. Подтянул ее к костру, сунул комлем в огонь, деловито отер руки.
— Пусть горит! — И с опаской поглядел на Базанова. Ободренный его молчанием, мечтательно заговорил: — А симпатичная девушка! Хотел бы я влюбиться в местную. Мне эти городские ох как надоели!..
— А тебе сколько лет стукнуло? — спросил Базанов, продолжая ладить костер.
— Мне? А что? Двадцать.
— Точно?
— Неполных.
— А точнее?
— Ну восемнадцать. С хвостиком, учти! — И, обидевшись не то на вопрос Базанова, не то на свой возраст, сердито выпалил: — А ты рохля!
Базанов с любопытством взглянул на него.
— Да, да. Это не я говорю, люди поопытнее говорят.
— Сочнев?
— Он. Только не передавай ему, что я сплетничал… Хотя говори, мне все равно!
— А тебе я тоже не нравлюсь?
— А что! — с отчаянной решимостью проговорил Митя. — Все думали, его командир старшим в группе поставит. Хотя он и лейтенант. Зато огонь! Не обижаешься?
Базанов пожал плечами.
— Обижаюсь.
Мите сделалось его жалко и захотелось утешить.
— А знаешь, может, это и правильно, с такой задачей, как нам дали, твой характер вполне сочетается — сидеть ждать, когда немцы починят дорогу, чтобы потом взорвать какой-то эшелончик и смотаться… Нет, я не к тому, что… Я к тому, что… — Митя густо покраснел.
Но в этот момент далеко в лесу показалась статная фигура Сочнева, в черной кубанке с красной лентой наискосок, с черным чубом над темными живыми глазами. Он шагал широко, не таясь. Оглядываясь назад, кричал:
— Очерет, давай всех сюда!
И оттуда, из глубины леса, кто-то отвечал с сильным украинским акцентом:
— В одну мить, товарищ лейтенант!
Рядом с Сочневым Базанов, со своей приземистой, мешковатой фигурой, с походкой вразвалочку, с привычкой держать голову набок, отчего казалось, что он всегда просит извинить его, с тихим голосом, проигрывал по всем статьям. Сочнев, поглядывая на него сверху вниз, посмеиваясь одними глазами, говорил особенно почтительно. И эта почтительность, видимо, была Базанову неприятна. Неприязненно глядя на пряжку трофейного пояса с орлом и свастикой, Базанов сухо отдавал распоряжения:
— Схожу на железку, сориентируюсь — останешься за меня.
— Само собой.
— Посты расставь сразу.
— Ясно.
— Один поставь с севера, — он показал на карте, — а другой…
— Минуточку, товарищ старший лейтенант! — прервал его Сочнев и не взглянув на карту. — Можно попросить попроще — на местности?
Базанов, не поднимая глаз, свертывая карту, коротко сказал:
— Один — со стороны хутора, другой — со стороны железной дороги.
— Человеческий разговор! А то карты, бумажки… Штабная канитель! А разведчик как действует? Если рядом начальство, он и в карту позиркает, и компасом покрутит. А потом выйдет на дорогу и у первой встречной бабки расспросит, куда идти. И порядок! — И он оглушительно захохотал,
