сгусток нечистот.
Снова послышалась мышиная одышка.
— Она говорит, что видит что-то, — перевел советник.
Еще что-то на крысином языке.
— По ее словам, на пепле начертана формула.
Последовал долгий, непрерывный и грязный вопль.
— Трижды одиннадцать кораблей могут пересечь границы жизни… — начал переводить Ли Сы. — Трижды девять душ могут открыть шкатулку смерти… Дамы и воины, чтобы петь и сражаться… Но нужно действовать осмотрительно, потому что тысяча — это отказ… Это отказ.
— И это все? — спросил Цинь Шихуан.
— Это все, — сказал Ли Сы, когда пифия издала утвердительный вопль.
Потом я услышал, как Ван Цзиньпин исчезает в темных уголках своего пристанища. На этот раз окончательно.
— Все ясно: нужно отправить на тридцати трех кораблях девятьсот девяносто девять путешественников, мужчин и женщин. Если отправлю тысячу, все провалится; а если же я прислушаюсь к словам крысы и отправлю назначенное ей число, то Цинь Шихуан обретет вечную жизнь, — объяснил Цинь Шихуан, говоря о себе в третьем лице, как это всегда делают зарвавшиеся люди.
ГЛАВА СЕДЬМАЯ
Шесть тысяч терракотовых солдат в армии, которой Цинь Шихуан командует в загробном мире. Шесть тысяч статуй в натуральную величину захоронены в непосредственной близости от его могилы. С ними — сотни лошадей монгольской породы и бронзовые колесницы, которые, по словам императора, пригодились бы ему, чтобы перемещаться по дорогам загробного мира.
Для изготовления лиц воинов не использовали формы. Каждое из шести тысяч уникально. Их роднит лишь общее выражение неприветливости. Чужаку сразу дают понять: он должен уйти.
Убраться оттуда.
«Бойся меня, ибо в любой момент я могу обнажить меч и отрубить тебе голову. Лезвие моего меча так беспощадно, удар моей руки так точен, что у разума твоего еще останется время понять, что голова и тело твои — уже две раздельные сущности».
ГЛАВА ВОСЬМАЯ
В полдень мы отправились на Остров Бессмертных. Тридцать три корабля. Девятьсот девяносто девять пассажиров общим счетом. Мужчины и женщины.
Согласно приказу Цинь Шихуана, (и велению Ван Цзиньпин,) женщины должны были стать подарком жителям острова, хотя на самом деле речь шла о гнусном подкупе ради пары капель эликсира. Тиран думал, что у всего есть своя цена, что все можно так или иначе купить, даже если разменной монетой выступает человеческое достоинство.
Женщины из сонма его наложниц были обучены искусству пения и танца. Некоторым едва исполнилось четырнадцать, в их черных глазках отражался страх, вызвать который может только предчувствие смерти.
Ма Сычжу, мой брат, вызвался сопровождать меня в столь тяжелом путешествии. Поначалу я отказался, но легче бороться с мощью тайфуна или вулкана, чем с упрямством брата.
Когда мы покидали порт, в присутствии Цинь Шихуана, женщины пели оды и восхваляли своего императора, но как только корабли удалились от берега, ликование сменилось плачем.
На нашем судне раздавались стенания под укачивание волн (смею предположить, что на всех кораблях происходило нечто похожее).
— Нет никакой надежды, — забормотала одна из девушек рядом со мной и Ма Сычжу. — Острова Бессмертных не существует! Невозможно добраться до места, где восходит солнце. Мы идем на верную гибель.
Слова девушки вызвали бурю рыданий. Все женщины рядом с нами заплакали.
— Тише, тише, — попросил тогда мой брат. — Я знавал парочку моряков, которые смогли добраться до балкона, откуда они теперь взирают на ад, ту печь, что питает солнце, восход которого мы видим по утрам, — солгал Ма Сычжу, пытаясь успокоить женщин.
Заслышав подобную ложь, я испустил вздох неодобрения, который (сейчас я это понимаю), по счастью, не был замечен стенающими.
— А что, есть балкон, с которого можно наблюдать за адом? — удивилась еще одна девушка.
— Конечно, — ответил мой брат, не в силах скрыть гордость, которую он ощутил, став обладателем интересной истории.
Я унаследовал от отца должность придворного летописца, поэтому Цинь Шихуан и отправил меня в экспедицию; мне надлежало записывать каждую деталь, а потом предоставить ему отчет. Я в семье был писателем, однако Ма Сычжу, а не мне удалось выдуманной от начала и до конца историей успокоить этих несчастных.
Мы, писатели, как я уже объяснял, всегда охотимся за историями, поэтому эти подаренные братом образы и превратились в мою собственную, которую я назвал «Балконами ада».
— А какие они, эти балконы ада? — спросила девушка, которая еще несколько мгновений назад стенала, но теперь уже немного приходила в себя.
— Море оканчивается пропастью, — косноязычно начал объяснять брат, пытаясь поймать парившую над нами историю и не зная, что мне уже удалось ее ухватить. — Балконы ада — это… когда ты поднимаешься на гору… как говаривали знакомые моряки…
И так, Ма Сычжу, спотыкаясь, безуспешно пытался проложить курс для своего рассказа. Несмотря на трагичность нашего положения, меня забавляло, как брат силится одолеть воображаемый белый лист перед ним. Белый лист — вечный враг всех сочинителей.
Альпинист борется со снегами Гималаев.
Монах — с искушениями, идущими от его собственного сердца.
Призрак — с наполняющей его полужизнью-полусмертью.
Писатель — с тонким и безобидным белым листом, что колышется от слабого ветра, но, смоченный чернилами, способен разрушить империю или подарить поцелуй любимой женщины.
— Балконы ада — это… в последний раз начал Ма Сычжу, прежде чем его прервал я, старший брат, писатель в нашей семье.
И я рассказал историю, которую следовало бы назвать «Балконы ада».
«…и тогда звезды снова засияли на небе», — закончил я, ставя финальную точку в своем повествовании. И хотя некоторые женщины уже спали, большинство продолжало слушать, желая узнать развязку. Но самое главное, что эта вереница слов смогла успокоить их души.
— Это выдумка или правдивая история? Твой брат в самом начале сказал, что знаком с моряками, — спросила женщина, из-за которой все началось.
— Ну… Возможно… Истории всегда… — Сейчас настала моя очередь спотыкаться в попытке подобрать подходящее выражение.
— Это такая же чистая правда, как морской бриз, увлажняющий твое лицо, или как эта луна. Вот увидите, с нами ничего не случится. Мы найдем балконы ада, и Сионко укроет нас своим одеялом, — пришел на помощь Ма Сычжу, ссылаясь на защиту несуществующего полубога, которого я выдумал каких-нибудь пару минут назад.
— Сионко позаботится о нас, — с надеждой прошептала еще одна женщина перед тем, как закрыть глаза, уютно прижавшись к плечу одной из наложниц.
Я лишь кивнул. А потом меня затрясло. Все решили, что от холода, но на самом деле — от страха.
Первая женщина права: это было безнадежное путе- шествие.
Годы спустя призрак Цзинь Чжаолу поведает мне ту небылицу, которую Ли Сы сочинил, чтобы