него в бальном зале – ходят кругами, разглядывают, оценивают, как кусок мяса, сочетающий в себе много достоинств и выставленный на продажу по самой высокой цене. «Господи, какие же у него огромные бицепсы!» «Он прекрасно сложен, этот малый».
Но гораздо хуже то, что говорят ему в глаза блудливо усмехающиеся тетушки и не в меру любопытные старые дядюшки, с обманчивой претензией на деликатность плетущие интриги за бокалами вина. «Скажите, сэр Ракс, а верховая езда в самом деле настолько увлекательна, как о ней говорят?» «Как бы я хотела видеть зятем такого человека, как вы». «Такая трагедия, наш Дом уже более полувека не удостаивался благословения хорошими генами наездника».
Ракс понятия не имеет, как все эти годы ему удавалось отбиваться от них с неизменной улыбкой на лице. Вероятно, благодаря практике – практике, которая оставляет наезженные колеи, чтобы тело следовало им, когда разум наотрез отказывается. Все, что ему известно, – что вино его лучший друг, а балконы – кратчайший путь к спасению. С такого балкона он смотрит, как церковная барка плывет между шпилями соседних особняков, оставляя за собой шлейф приторно-сладкого фимиама и оглашая воздух негромкими звуками вечерни.
Уже в пятый раз за сегодня он проверяет свой виз. Ничего. Вернее, сообщения есть – от матери, отца, Мирей, десятка рекламных компаний, четырех ток-шоу и механиков Солнечного Удара, но от нее – ни единого.
Он обещал не досаждать ей, но воспоминания о том поцелуе не перестают досаждать ему. Каждый раз, просеивая сквозь сито памяти этот момент, он находит что-нибудь новое, чтобы задержаться на нем, – ощущения от ее губ, прикосновение к ее волосам, температура ее кожи. Целоваться с ней было все равно что в самый первый раз – захватывало дух, сбивало с толку, – и целовалась она так же, как ездила верхом. Теперь он точно знает: кем бы по своей сути она ни была, он хочет выяснить это. Удержать ее. Увидеть, какой она станет со временем.
Второго раза быть не может. Это ему известно. Грань тонка, он прекрасно это понимает – повидал слишком много благородных мерзавцев, доходящих в своих домогательствах до преступлений, – однако он встревожен: истечение после всего трех поединков – это ненормально. Если у нее действительно настолько низкая сопротивляемость нейрожидкости, Литруа не должен вынуждать ее ездить верхом, иначе она…
– Ты слишком громко думаешь.
Услышав рядом голос, он поднимает голову, – Мирей. Она встает рядом с ним, и они вместе смотрят, как церковная барка уплывает к узкой дуге горизонта оси, где живут благородные, по пути к гораздо более широкому горизонту Центрального района. Ущерб, нанесенный Центральному району столкновением «Стойкости» с Тэта‑7, до сих пор не устранен, твердосветные ремонтные леса опутали несколько секторов густо, как оранжевая паутина, но эти разрушения все же не сравнимы с теми, которые понесло Теневое кольцо. Никого из важных фигур это не волнует: Теневое кольцо предназначено для отверженных и проклятых. Они переживут свои потери и восстановятся сами.
– Как твоя спина? – спрашивает Мирей.
– Лучше. – Он усмехается. – Спасибо за первую помощь.
Молчание кажется целительным по сравнению с неумолкающим шумом вечеринки за их спинами, но Мирей не из тех, кто способен промолчать, когда у нее что-то на уме.
– Она сделала свой выбор, Ракс. Мы все его сделали в тот момент, когда поступили в академию.
– В академии она не училась.
– И тем не менее выбрала. – Мирей вздыхает. – Мои родные не рады тому, что она выжила.
– Само собой. Она всюду бывает и…
– Это не она. Да, она ездит верхом и побеждает, но убивает не она. А кто-то другой. Бабушка думает, что бывший принц – тот, который спонсирует ее.
– А он правда принц? Его же никто не обсуждает, а они… – он кивает в сторону зала, – …вечно заняты долбаными обсуждениями.
– Я тоже не желаю говорить о нем.
– Тебе нет дела до того, что хренов кронпринц вернулся?
– Вернуться он не может. Теперь у нас кронпринцесса. Согласно закону, он бастард, а бастарды не возвышаются – после падения они исчезают.
Четыре с лишним месяца назад они переспали, но это событие стало просто этапом их отношений – Ракс знает Мирей всю свою жизнь, с первого дня в академии, когда они, одетые в мундиры, построились и впервые присягнули на верность королю, сжимая пухлые кулачки и надувая еще более пухлые щечки. Она ни за что не признается, что негативно относится к кому-либо: Отклэры выше негатива. И все же ясно, что продолжать разговор о принце-бастарде она не станет. Ракс устремляет взгляд вдаль, на зеленое сияние Эстер, зависшей высоко над ячеистыми щитами Станции.
– А если твой Дом действительно так поступил? Убил ее мать, как она заявила на банкете?
– Абсурд, – фыркает Мирей. – У Отклэров не существует такой проблемы, как бастарды.
Он окидывает ее красноречивым взглядом – «да ладно!», и она упрямо сжимает губы.
– Мы не то что другие Дома. Мы, Отклэры, ведем свой род от первых рыцарей, наша валюта – честь, как ваша – ремесло. Убийство беззащитных простолюдинов просто не соответствует нашим принципам. И потом, незачем убивать людей, чтобы избавиться от них. Папа говорит, у нас есть для них другие применения.
– И ты веришь ему?
Она моргает:
– А почему нет?
– У меня нет привычки доверять взрослым. Но ты можешь поступать, как тебе заблагорассудится.
– Между прочим, мы теперь тоже взрослые.
– Едва ли. – Он вяло указывает на толпу гостей. – Они уже с пеной у рта сватают нас.
Она хмурится:
– Это наш долг, Ракс. Брак, продолжение Дома – все это выпало нам. Для этого мы и были рождены, для этого были рождены наши родители и до них – их родители. Это не выбор – это обязанность.
Он смотрит в свой бокал, с его точки зрения, слишком пустой в данную минуту. Он знает – и всегда знал. Это неизбежность, но ему удавалось хоть немного, но отдалить ее: с какой-нибудь девчонкой – еще на дюйм. Ночью в клубах – еще. Вдруг в кустах под балконом мелькает темный силуэт. Мирей щурится, но Ракс, приставив ладонь ко рту, громко шепчет:
– Опять сбегаешь, Явн?
Темный силуэт замирает, поблескивают обсидиановые глаза кузена.
– Нет, если ты и дальше будешь так вопить. Встретимся у меня позже?
Ракс поднимает большие пальцы, и Явн скрывается в саду усадьбы Соколиный Азарт, по периметру которой мелькают белые с золотом мундиры стражников. О попытке позже улизнуть из особняка Ракс старается не думать.
– Напрасно ты потакаешь ему, – фыркает Мирей. – Особенно после инцидента со «Стойкостью».
– Да ладно
