видим, — протрещали духи, и Поля наконец ясно разглядела их лица: совсем не похожие на человеческие, без ртов и глаз, мерцающие черные угольки с алыми проблесками. — Твое сердце укутано так надежно, но мы ведь анки. Мы что угодно уничтожим.
— Уничтожайте, — велела Поля, и тогда в ее груди полыхнула боль — мощная, беспощадная, сокрушительная. Поля раньше и не догадывалась о том, что бывает так невыносимо. Крик, перетекающий в вой, пронзил ясное небо, застонали в ответ горы и содрогнулись деревья, порыв ветра разметал искры, анки зашипели яростно и ударили снова, пробивая защиту великой первой жрицы. И тогда Поля ощутила, как что-то ломается внутри, и услышала тихое новорожденное сердцебиение, неровное и переполошное.
***
Настоятельница Ольга нисколько не удивилась, когда среди ночи в ее монастырь вломилась довольно разношерстная компания. Даня с рыдающей Полей на руках, бормочущий о своем величии Федоровский под охраной охотника, батюшка Леонид с губной гармошкой.
Хмыкнула только и отступила, приглашая их войти.
Комната, которая досталась им с Полей, была прежней. Совсем недавно Даня здесь приходил в себя от ритуала, а теперь Поле предстояло пересобрать себя заново.
Слезы у нее никак не заканчивались — она плакала, и плакала, и не могла остановиться. Наверное, это было истерикой, а Даню так перетрясло в том костре, что он все еще боялся, хотя вроде как уже и нечего. Тогда Поля начала кричать, и запахло горелой травой, и потом она обмякла, и он уже решил, что все, удача бога Лорна повернулась к ним спиной и дело закончилось плохо, так плохо, что хуже просто некуда.
Но Поля дышала, и все-таки пришла в себя, и забилась в его руках, не в силах справиться с накрывшими ее чувствами — кажется, всеми сразу.
Руки дрожали, когда Даня не слишком ловко уронил ее на кровать, хотелось бы поаккуратнее, конечно, но как вышло. Она тут же подтянула ноги к груди, сжалась в комок и уткнулась лицом в подушку. Футболка на спине потемнела от пота, а волосы совсем растрепались.
Даня обессиленно сел рядом, уговаривая себя сделать хоть что-то полезное. Сходить вниз за едой, например, или затопить баню, или хотя бы раздобыть чая.
— Попрошу у настоятельницы теплого молока с медом, — сказал он, — и, может, найдется что-то вроде булочки или пирога.
Поля подпрыгнула, схватила его за руку, ее глаза — темные, с огромными зрачками и совсем узкой полоской голубой радужки — наполнились тревогой.
— Не уходи, — попросила Поля. — Как ты вообще мог пойти со мной в этот огонь? Чем ты только думал! Почему я тебе разрешила? Почему ты позволил мне такое безумие? А если бы я умерла? А если бы ты? А если бы…
— Страшно теперь?
— Это страх? — она осеклась, нахмурилась, будто прислушиваясь к себе. — Какой он гадкий, у меня все трясется! Я так не нравлюсь себе сейчас. Мне вообще… противно быть такой нюней. Права была старуха — раньше было куда лучше.
— Ты привыкнешь, — пообещал Даня, сглотнув едкую вязкость. Так ему жалко было эту растерянную, несчастную Полю, что словами не передать. — Привыкнешь и к страху, и к другим переживаниям. Всегда то одно, то другое.
— Ладно, — Поля отважно выпустила его руку, — ты можешь сходить на кухню. Я точно смогу побыть одна несколько минут.
— Молодец какая, — похвалил ее Даня и отправился за молоком. А когда вернулся, то едва не расплескал все, потому что Поля поспешно снова вцепилась в него обеими руками.
Она была как новорожденный жеребенок, пугающийся громких звуков.
— Тише, тише, — Полю все еще потряхивало, и Даня помог ей с кружкой, — вот, смотри, плюшка с маком.
— Не разговаривай со мной как с буйной сумасшедшей, — немедленно обиделась она, снова залилась слезами, ужаснулась своей плаксивости и часто заморгала, пытаясь осушить глаза, нервно и раздраженно засмеялась и допила молоко, стукнувшись зубами о кружку.
— И не смотри на меня так, — велела она, взявшись за плюшку.
— Как?
— Как будто тебе хочется сбежать.
— Вообще не хочется.
— Разочарован, что я теперь такая?
— Вообще не разочарован.
— Тебе же нравилось мое спокойствие!
— Вообще не нравилось.
— Так зачем ты на мне женился?
— Ну все, хватит, — засмеялся Даня, — тебе надо поспать. Вот увидишь, на свежую голову мир покажется не таким уж и пугающим.
Поля замотала головой:
— Сперва мне надо помыться.
— Да, хорошо. Вода смоет все тревоги.
***
Баня монастыря уже остыла, но Даня не стал подбрасывать дров, ему не хотелось разводить огонь, чтобы не расстраивать Полю заново. Однако вода была еще горячей, и он набрал целую бадью.
— Почему ты так и топчешься в предбаннике? — удивился он.
— Мне надо раздеться перед тобой? — тонким голосом спросила Поля.
— Ну я же уже видел тебя голышом.
— А теперь не смотри!
— Конечно, я буду на тебя смотреть, — заверил он, вернулся в предбанник, решительно стянул с Поли футболку, высвободил запутанные волосы. Она не сопротивлялась, зато краснела, ерзала и кусала губы.
Присев на корточки, Даня помог ей избавиться и от носков и штанов, а белье Поля скинула самостоятельно, повернувшись к нему спиной. Хмыкнув, Даня чмокнул ее в плечо:
— Так ты тоже очень красивая.
Она издала какое-то восклицание и юркнула в баню.
— Ты знаешь, что вассы способны на кое-какое целительство, а еще они могут уменьшить твои переживания? — спросил Даня, протягивая ей ковшик.
— Но ведь здесь нет никаких васс? — Поля на всякий случай заглянула в бадью.
— Здесь нет, но завтра ты можешь искупаться в какой-нибудь речке, а я подманю для тебя водных духов.
— Что, соскучился по своим мокрым девицам? — съязвила она.
— У меня уже есть одна мокрая девица — прямо перед моими глазами.
Поля фыркнула и начала намыливать голову.
***
Потом они целовались — в бане и предбаннике тоже, в монастырском огороде и на лестнице, и Полино так сердце взволнованно и суматошно билось, что Даня даже пытался притормозить, чтобы не вызвать новую волну рыданий или обморока какого-нибудь. Но Поля не дала ему увильнуть, опрокинула на кровать, склонилась над ним, окутав облаком еще влажных волос. Даня лежал смирно, позволив Поле самой решить, как и что с ним делать и делать ли вообще. Он переживал, что на нее свалилось слишком много сразу, и с непривычки это, наверное, тяжело и сложно, и, возможно, прямо сейчас милосерднее было бы просто дать ей отдохнуть, но Поля льнула к нему — Даня, кажется, ее успокаивал.
Ночь была наполнена самыми разными чувствами — острыми, почти режущими. Ночь была наполнена тягучей сладостью, отдающей горечью после всех мытарств и
