платьев! — растерянно оглядев в зеркале свои тощие ноги в джинсах, свои исцарапанные, в синяках, руки, свои едва начавшие отрастать волосы… Корни уже начали темнеть, и эффект был странным.
— Я слышала, что тебе кое-кто нравится, — многозначительно сказала Ави.
Я перестала дышать. Она знает про Сашхена, она знает про Сашена… Господи, господи, что же делать?..
Я была такая дура!
Вообразив, что смогу освободить его, проследив за Аннушкой, я загнала себя в ловушку.
Когда я открыла портал и мы оказались в Англии… Я там была, помните? Этот солёный йодистый запах и это бледное высокое небо.
Пройдя сквозь червоточину, сразу поняла, где мы.
Сердце упало: вряд ли Сашхен преспокойно сидит в Аннушкином замке, пока в Питере все его ищут, сбиваясь с ног.
Не успела я опомниться, как Аннушка кольнула мне чем-то шею. Ноги и руки сразу перестали повиноваться и я упала.
Набежали Твари. В первый момент я просто офигела: Аннушка и Твари. Эти два понятия НЕВОЗМОЖНО было совместить — они из разных миров, из разных Вселенных.
Жуткие чёрные масляные твари и вылизанная, утончённая Аннушка.
Но они её почему-то совсем не ели, а слушались, и делали всё, что она скажет. У них были человеческие глаза. Это было хуже всего: видеть на мордах тварей нормальные человеческие глаза…
Вот и всё, — решила я. — Ха-ха-ха. Моя песенка спета…
Но Твари почему-то не стали на меня набрасываться, а деловито подхватили и потащили меня в небольшую пристройку готического вида. Внутри были витражные стёкла и пахло ладаном.
Церковь.
Да только кроме запаха и цветных стёклышек от церкви тут больше ничего и не было: стены завешаны чёрной тканью, и пол тоже чёрный, в центре — алтарь, или большой чёрный камень, плоский и весь в потёках.
Над камнем возвышалось колесо — я такие видела в цирке.
Твари привязали меня к колесу — как Витрувианского человека, я видела такое на гравюре Леонардо. А потом стали крутить колесо вокруг своей оси…
Перед глазами всё замелькало, и дальше я видела события, как в стробоскопе.
Аннушка разделась до гола и принялась петь. Она извивалась, трясла грудями и волосами, а слова походили на те, что крёстная давала мне читать по бумажке…
Дурдом на колёсиках, чесслово.
Одна из Тварей стучала по камню палками — звук был, словно громадный бегемот пускает газы, смех да и только.
И я бы ОБЯЗАТЕЛЬНО посмеялась, да только от вращения меня уже начало тошнить, верёвки уже до крови натёрли, а сколько я не пыталась, освободиться не получалось…
…Не знаю, сколько прошло времени. В голове была полная муть, и меня всё-таки стошнило.
Аннушка перестала петь и принялась швырять в меня ножи.
Ножики она разложила перед собой, на низком столике, и теперь нашаривала их вслепую, глядя всё время на меня, а потом кидала.
Но почему-то всё время промахивалась. Колесо вращалось быстро, и ножики попадали куда попало: то в ногу, то в руку… Кровь капала на камень и разбрызгивалась во все стороны.
Капец.
Полный.
Не можешь ср… — не мучай жопу, так я всегда говорю. В смысле: ну не получается у тебя попасть в движущуюся мишень, останови колесо, подойди, и перережь горло по-человечески.
И тут до меня дошло: ОНА ЭТО ДЕЛАЕТ СПЕЦИАЛЬНО!
Я опять вспомнила цирк.
Не то, чтобы я любила туда ходить… Но в детдоме нам всё время давали бесплатные билеты — типа, помощь бедным сироткам, — и нас стройными рядами водили на представления.
Только в цирке никого до крови ни разу не пришибли, хотя Колька Хвать и надеялся, что канатоходец сорвётся и шмякнется на землю, или метатель ножей хоть раз не промахнётся, и попадёт-таки в красивую девушку на колесе…
И я закричала — не от боли, от страха: кровь брызгала во все стороны, она попадала на Аннушку, на Тварей… Я просто побоялась, что они озвереют — Твари, то есть. И разорвут нас обеих.
И тут открылся портал. Вряд ли этому поспособствовала моя кровь, просто так совпало.
Из портала вывалился Сашхен — я сразу его узнала, несмотря на то, что был он весь грязный, как чушка, с слипшимися волосами и с безумным взглядом серийного маньяка.
И вот теперь язык меня не послушался…
Я хотела предупредить Сашхена, сказать ему об Аннушке, о Тварях…
Но видать, гадость, которую вколола мне Аннушка, наконец-то добралась до головы: я всё слышала и видела, но на этом — хана.
Болталась на этом дурацком колесе, как дурацкая тряпичная кукла.
Стыдоба, одним словом.
Жуткая стыдоба.
А вот Аннушка, увидев Сашхена, сначала даже испугалась. А кто бы нет? Я бы и сама описалась от страха, но я-то его знаю, как облупленного, и понимаю, что нет на свете чувака более доброго, чем он. Ну, и отмороженного одновременно, этого тоже у Сашхена не отнять.
Крёстная тоже быстро освоилась. Улыбнулась, и покачивая всем, чем можно — задницей, грудями, плечами… Пошла к нему навстречу, широко раскинув руки.
Обняла, прижалась всем телом… И улыбнулась. Глядя мне в глаза.
Вот сучка.
Стошнить бы прямо на неё…
Но тошнить было нечем, и пришлось просто показать язык — в тот момент, когда колесо повернулось к ним.
.
Сашхен — вот гадство! — тоже её обнял, погладил по голой заднице, и даже зашептал что-то на ушко… Ненавижу его! Убила бы, если б могла.
Аннушка ему что-то ответила, и они вместе рассмеялись. А потом, обнявшись, подошли к столику с ножами.
Сашхен выбрал один, спокойно посмотрел мне в глаза и метнул нож прямо в сердце.
Так мне показалось, потому что на самом деле нож воткнулся в верёвку, которая обхватывала мою шею.
Аннушка дёрнулась. Глаза её злобно сверкнули, она попыталась схватить нож…
Но Сашхен удержал её одной рукой, а другой, не меняясь в лице, послал ещё четыре стилета в меня.
Я упала на камень и больно рассадила подбородок — руки не слушались, и смягчить удар не получилось.
Краем глаза я успела увидеть, что Аннушке удалось вырваться, она что-то закричала, и на Сашхена набросились Твари…
Упала я неудачно: лицом к стене, затылком к всему остальному. Я слышала, как рычат и взрёвывают Твари, как Сашхен раздаёт им влажные и хрусткие удары, как он при этом тяжело дышит, а ещё
