нескольким институтским этажам вверх, но живой ресурс успевают вывести из помещений – в исследовательской больнице не слишком много палат занято. К утру пламя выходит за пределы обугленных окон, перекидывается на ближайшие к зданию деревья. Цитадель бесчеловечности не уничтожается сама собой, потому что огонь не разрушает бетон, и потому толпа, вышедшая на отблески огня, разочарованно рокочет, порываясь подбросить еще хвороста в костер.
Пожарных все нет, и милицейские нервно оглядываются на пустые улицы. Если очаг возгорания в городе не один, то даже самое устойчивое здание дотлеет к приезду одной-единственной машины.
Последняя заброшенная харитоновская стройка – бетонная махина несостоявшегося Дома культуры. Хотя, скорее, Дворца, в котором должна была концентрироваться вся духовная и творческая жизнь процветающего города. Юное поколение взращивалось бы на трудах вручную собранной библиотеки; талантливые горожане обучали бы друг друга – живописи, музицированию, поэзии, драме в недостроенном подобии амфитеатра – всему тому, чего они были лишены долгие годы индустриальных покорений пятилеток на производствах. Но старый мир рухнул, а новый теперь некому достраивать – так и стоят три этажа голых стен без крыши, и терпят лазающую по себе детвору.
Ильяна знает, что эту стройку по кирпичам растаскивают новые конструкторы будущего, которых возглавляет ее отец, состоя в сговоре с людьми. Теперь вместо Дворца культуры в городе процветают новый крематорий, многоэтажка с просторными квартирами для приезжих властителей и отреставрированная тюрьма. Жаль, последняя не успела открыться перед тем, как РЁВ окончательно сорвался со своих цепей.
– Вот ты где!
– Прекрасный вид отсюда открывается, правда?
Ильяна оборачивается на шаги сзади, и ее усталая улыбка тут же меркнет. Просьба привести Гришу в наспех организованный штаб оказывается обреченной на провал – никто не знает, где ее искать. Шура виновато опускает голову. Смотреть на разверзшуюся огнем степь за Ильяниной спиной ему стыдно и страшно. Они лишь косвенно виноваты в том, что чьи-то руки кинули бутылку с горючим в сухостой. И все же…
– Не нужно было так, Илля…
– А как нужно было? – Она хмурится, изумляясь. – Может, поделишься методичкой?
– О Лев, ты сошла с ума, и как я упустил этот момент?
– Сошла с ума! – Ильяна не скрывает насмешки и разводит руки в стороны, а полоса выгорания сухостоя за ее спиной уже очень широка. – Зато все кругом в полном здравии. Крадут, насилуют, убивают. Трезвы и ясны!
– Ты перегибаешь палку, Илля. – Шура впервые не согласен с ней. – Не все люди против нас. Не все заслужили кольцо огня вокруг города…
Шура осуждает ее, ошибочно предполагая, что пожар – ее намеренная радикальность, необдуманная и импульсивная. Что обиженная маленькая девочка, которая запоздало взялась за месть, совсем не понимает последствий своих поступков. Ильяна хочет ошибаться, хочет сойти с ума – но никак: ум ясен, мысли тревожны, действия просты. И пусть пожар не на ее совести, пламя – она сейчас понимает – ей на руку. Сжечь родную степь ради своего города – небольшая цена. Сколько бы преднамеренных действий она ни приняла, судьба все равно распорядилась по-своему. Та же судьба, которая приговорила Гришу к смерти, и та же судьба, сломившая ее под тяжестью ответственности и вины за то, что кругом ничего не меняется годами.
– Это благой огонь, не нужно его бояться. Всего-то сгорает плохое вокруг нас. – Она складывает руки на груди, кожаная куртка с нацарапанными буквами на спине скрипит. Пусть ищут, Ильяна не прячется. – Шура, скажи остальным, чтобы шли.
– Не посмею! – От возложенной ответственности он пятится назад, торопясь уйти. – Такие приказы я отдавать не могу.
– Это не приказ, Шура. Это наше предназначение. Не по виду, а по гибридскому единству – долго же нас делили по группкам, что не верится тебе в объединение. Однако с Галкой вы неплохо спелись, а? Облезлый кот и сизая грачиха. Простишь себя, если ее там одну затопчут?
Он своих слез при ней не стесняется. Плечи его трясутся не то от страха за себя, не то от тревоги за недавно обретенную любимую – и за собратьев, кем бы они ни были. Балии таковые есть, их сердце в твердой скорлупе отчаянного эгоизма, но внутри – субстанция мягче ила на озерном дне. Ильяна сочувственно вздыхает, и Шура так радуется, – да, она еще способна на настоящие живые чувства! – что едва успевает перехватить брошенную в руки брезентовую сумку с красным крестом.
– Что это? – Шура не осмеливается заглянуть вовнутрь, но на ощупь узнает пузырьки с жидкостями, мотки бинтов и ваты, ящички из жести с звонкими замками. – Аптечка?
– Бинго! – Ильяна ему лучисто улыбается, указывая на несколько свертков краденого из институтского подвала скарба. Куда лучше, чем чертов спирт и марля в неправильных руках. – Тут, наверное, наборов двадцать для первой помощи. Не удивительно, что они на хрен никому не нужные валялись.
– Я же ничего не смыслю в медицине… – Шура несмело отказывается, но сумку инстинктивно жмет к своему телу ближе. – Хотя Женя точно на медсестру училась… а Андрей подрабатывал водителем скорой, что-то же точно видел… И Оля постоянно животных лечит! – С каждым словом его глаза сияют все сильнее. – «Новая волна»! Я позвоню в больницу, скажу Анфисе – она же там, в акушерском!
Он тут же начинает суетиться, но вовремя берет себя в руки: забирает пару сумок на себе, еще пару оставляет на полу, а после заглядывает в одну из них и пересчитывает содержимое. Там и бинты, и перекись, и даже фляжки для воды – все, что может понадобиться военным санитарам. А уж в том, что улицы Славгорода можно сравнить с полем боя, Шура уже не сомневается.
На секунду он застывает в дверях, все еще рассуждая о целительских способностях тех или иных своих знакомых, и ловит Ильянину провожающую улыбку.
– Прости, что накричал.
– Да ладно тебе.
Шура бросает сумки и бежит обратно к продуваемому незастекленному проему, в котором Ильяна стоит, чтобы стянуть ее с недостроя и обнять. Крепко, воодушевляюще, как только может обнять названый брат свою родную не по крови сестру.
– Веди их за собой, Илля. – Он благословенно кивает. – Только ты сможешь.
– Береги себя, Шурочка.
– Обязательно.
– Иди-иди. Не успеешь же собрать всех.
– А ты? Тут только у костра греются. А с тобой – кто?
Порывы ветра треплют свободно висящую одежду на околевших гибридах, стоящих на первом этаже. Они невесело смеются, печально пританцовывают. Пережидают, потому что здесь безопасно. Рано или поздно Ильяна сделает так, что безопасно будет в любом доме.
– Мои все там.
– Ладно. Как мне тебя в толпе найти
