class="p">Он рычит в рану на моей шее. Его язык скользит по влажности, пока он продолжает двигаться внутри меня.
— Пожалуйста?
Он улыбается, касаясь моей кожи.
— Хорошая девочка.
Прохладные веревки отпускают мои запястья, и я, наконец, кладу руки ему на спину, царапая ногтями его плечи. Глубокое рычание вырывается из его груди, и я придвигаюсь ближе, как мотылек к пламени. Я вздрагиваю, когда чувствую, что его размер продолжает растягивать меня, но покалывание проходит сквозь кончики моих пальцев и согревает меня изнутри. Мои соски напрягаются, когда он набирает скорость.
Его рука, которая была на пряжке ремня, дотягивается до моей челюсти, где он впивается в меня зубами. Он подтягивает мое лицо к своему, прижимаясь своим лбом к моему.
— Я тебя чертовски ненавижу.
— То же самое!
Я хочу, чтобы это прозвучало резко, но у меня перехватывает дыхание.
Он крепко сжимает мою челюсть, пока я не уверена, что она вот-вот треснет. Как раз в тот момент, когда я собираюсь отстраниться, боясь, что он может зайти слишком далеко, мое тело содрогается от ощущения жжения, которое пронизывает меня насквозь.
Он вырывается как раз вовремя, пока горячая жидкость не выплескивается на мой живот. Я даже не утруждаю себя просьбой опустить меня обратно из той левитации, в которой он заставляет меня парить, когда он проводит рукой по своей сперме и подносит большой палец к моим губам.
— Ммм. Тебе знаком вкус?
Я обхватываю губами его большой палец и отсасываю.
— Я не знаю. Может быть, мне стоит попробовать кого-нибудь другого, чтобы перепроверить? — Воздух между мной и землей исчезает, и моя спина в одно мгновение ударяется о твердый лед. — Ой! — Я смеюсь сквозь боль, перекатываюсь на бок и тянусь за своей сброшенной одеждой. Он слишком быстр, когда забирает ее у меня и вместо этого бросает мне свою рубашку. — Оу. Ты так злишься на меня, что отдаешь свою рубашку?
Я хлопаю ресницами, глядя на него, хотя знаю, что он в нескольких секундах от того, чтобы выебать из меня все дерьмо до конца.
Притягивая меня в свои объятия ремнем, который все еще на моей шее, он смеется мне в губы.
— Ты бы предпочла вообще ее не иметь? Потому что, я имею в виду, мы можем это сделать.
Я даже не вижу портал, когда он проталкивает нас обоих через него.
Мудак.
Двадцать Семь
Найт
Она выдохлась, лежа обнаженной на спине в центре кровати. Моей кровати.
Зачем я привел ее сюда, я не знаю.
Нет, это ложь. Я хотел увидеть ее белоснежные волосы, разметавшиеся по моим черным простыням, чтобы решить, нравится мне, как это выглядит, или нет. Оказывается, нравится.
Нравится, как она выглядит в моей комнате, и точка.
Здесь никогда никто не был, но я не собираюсь ей этого говорить. Девушкам нравится швырять это дерьмо тебе в лицо, когда дела идут наперекосяк, а они всегда идут наперекосяк. Я видел это больше раз, чем могу сосчитать, с моим отцом и его многочисленными любовницами.
Причина номер один, по которой мы придерживаемся изначальной части Одаренности. Трахни и забудь. Не притворяйся, что меня интересует нечто большее, чем бархат между женских ног. Не то чтобы я мог даже переварить мысль о том, чтобы трахаться с кем-то еще прямо сейчас. Когда предлагала Алекс и ее слова не подействовали, она разделась в фойе, мои братья и родители были прямо там, чтобы засвидетельствовать, но никакая часть меня не была заинтригована бесплатным угощением, которое мне предложили.
На самом деле, когда я придвинулся к ней поближе, чтобы сказать ей об этом, желчь подступила к моему горлу, затем пришел гнев, и мне пришлось убираться нахуй.
Вернуться к моей девушке.
К моей киске.
Паре.
Мои брови хмурятся, и я смотрю на ее грудь, которая поднимается и опускается, на ее твердые соски, когда она спит, похожая на темного ангела, на которого я хочу забраться, подрезать ей крылья и запустить в них когти, хотя бы для того, чтобы она не улетела.
Чертовски раздражает.
Я не должен хотеть, чтобы она оставалась, но я не уверен, что мне ненавистна мысль о том, что она моя. Она дерзкая.
Пламенная, и наши тела подходят друг другу, как луна и полночь.
Теперь, когда я узнаю это чувство, я ощущаю его с самого первого дня.
С той первой игры на Земле.
Может быть, еще раньше.
Но она слабая.
Бездарная.
— Я думал, мы не можем спариваться с Бездарными? — я рычу, стиснув зубы.
Зара приподнимает бровь, ее проколотый язычок скользит по губе.
— Ты не можешь.
Мой разговор с Магом возвращается с удвоенной силой, и когда я чувствую, как теплая жидкость стекает по моей груди, я смотрю вниз.
Когти. Большие, черные, острые когти вырвались из моих пальцев, и на этот раз я их даже не почувствовал. Мой Дух подобен маяку в моей груди, зовущему девушку рядом с нами. Девушка, которая не может быть тем, кем кажется.
Наши дары не доходят до тех, у кого их нет.
Наши боги не дают нам сломанных судеб.
Потомки Деверо, превратившиеся в пепел и просочившиеся в почву этой земли, не пустили бы ее в эти стены, не покопавшись в ее сознании, если бы они не знали чего-то, чего не знаю я. Если бы они не могли видеть за завесой, которой я загораживаюсь, когда пытаюсь проникнуть в нее.
Кровь стекает по моим ребрам из тех мест, где мои когти вонзились в плоть, и Лондон шевелится, ее ноздри раздуваются, нюхая воздух. Ее веки слегка подрагивают, и мой пульс тяжело колотится в груди.
Она нюхает меня, как будто знает, что я принадлежу ей.
Так почему же она не признает этого? Почему не заявляет о своих правах?
Медленно ее веки открываются, большие голубые глаза встречаются с моими, прежде чем опуститься на порезы у меня на животе.
Она не подпрыгивает и не паникует. Она зевает, хмуро глядя на это место.
— У тебя идет кровь.
Я жду большего.
Чтобы она взбесилась и попыталась мне помочь. Зализывать свои раны, потому что вид ее раненого партнера заставляет ее чувствовать тошноту внутри, переполненную гневом и яростью, как я почувствовал, когда увидел, как она плачет. Видел, как у нее текла кровь, хотя это не было результатом моего укуса.
Но она ничего из этого не делает.
Лондон встает, и когда она это делает, она прячется от
