ближе я к центру клуба, охрана, встрепенувшись при моем приближении, преграждает дорогу к двери.
– Прочь, – командую я. Ритм неутомимо ускоряется в темноте. Пистолеты и твердосветные кинжалы в ножнах поблескивают, поблескивают глаза, направленные на меня, но потом один из охранников толкает в бок другого. Они расступаются.
Клуб – громадная пещера черного стекла, словно высеченная из искусственных джунглей; в нем три яруса, три сверкающих лестничных клетки. В центре сцена, металлическое дерево на которой обросло мандолинами, флейтами и барабанами, и диджей у светодиодных корней искусно выстраивает порядок их звучания. Стробоскопы пульсируют всевозможными цветами, искажая сияние жасминовых лоз и банановых деревьев. Животные, названий которых я не знаю, сидят на плечах у благородных – обезьянки в золотой чешуе, попугаи леденцовых цветов. И толпа. Господи, толпа.
Толпу зрителей на турнире я никогда не вижу, только слышу, а они видят меня как голограмму, спроецированную в центр аренды. Я захожу в ангар Литруа, сажусь верхом, принимаю душ после поединка, прокладываю путь к Дравику через скопление репортеров. А здесь я вижу настоящую толпу, реальную, живую, и эта толпа сходит с ума на танцполе под режущую уши музыку.
Я лавирую среди людей, направляюсь к лестнице на второй этаж, чтобы оглядеть зал сверху. Тализ не указала точное место встречи, но, по крайней мере, я знаю, как она выглядит. Прислоняюсь к проекционным перилам, чтобы посмотреть по сторонам, и отдергиваю руку от крошечной неоновой лягушки, вспрыгнувшей на перила.
– О нет, – благородный рядом со мной смеется, смех звучит гнусаво из-под маски чумного доктора. – Лучше получается, если их давить.
И не успеваю я моргнуть, как он хлопает по перилам ладонью. Трещат хрупкие косточки, лопаются неоновые кишки. Живое существо. В ужасе я смотрю, как он хихикает и потирает руки, размазывая по пальцам светящиеся внутренности. Не думая, я размахиваюсь и бью кулаком в нос его тонкой деревянной маски – костяшки моих пальцев в занозах, кровь капает на его губы. Новая волна ужаса накатывает на меня, когда он снова хихикает – вместе с друзьями у него за спиной. Его подхватывают, стоит ему пошатнуться, но он выпрямляется и улыбается мне, будто я ничего не могу с ним сделать, мой ужас перерастает в ярость, я делаю шаг вперед…
– Эй, эй, эй! – Чья-то ладонь ложится мне на плечо, гулкий голос слышен сквозь музыку. – Полегче!
Я сбрасываю ладонь, круто оборачиваюсь и оказываюсь лицом к лицу с Раксом Истра-Вельрейдом в коричневом дублете и багровой меховой пелерине, выделяющимся в толпе, как кровавый луч. Его брови взлетают до старательно взбитой челки оттенка платины.
– Отклэр? Что ты?..
Я тычу пальцем в размазанную лягушку.
– Зачем они это сделали?
Он отводит взгляд, в глазах цвета красного дерева мелькают отражения неоновых огней.
– Из-за наркоты… в этих лягушках ее полно. От прикосновения к ним голой кожей получаешь дозу.
От неонового мазка на перилах меня чуть не выворачивает – живое существо, использованное. Возмущенно поворачиваюсь к разбитой маске, но его и след простыл, и я вглядываюсь в глаза Ракса – молочно-мутными, как от пыли, они не кажутся, если в этих лягушках в самом деле пыль. На ногах он держится твердо, но внешность бывает обманчивой.
– Этой дрянью я не балуюсь, если ты об этом задумалась, – сообщает он. – Так труднее ездить верхом.
– Тогда что ты здесь делаешь? Кроме того, что мешаешь мне пройти?
– Если лупить всех подряд, друзей не заведешь.
Мой ответ полон злости.
– Друзья мне не нужны.
В его громадном теле сохраняется эхо нашего поцелуя, его шея, волосы и глаза заполняют пустоту, к чему так долго стремился мой разум. Теперь он наверняка считает меня еще более слабой и уязвимой – нерешительной, слишком чувственной, неспособной владеть собой.
– Ладно, не о друзьях речь. – Ракс ерошит волосы, бицепс бугрится под рукавом его дублета. – А как насчет собутыльников?
Мой виз вдруг подает сигнал о том, что уже десять часов, я вскидываю глаза, смотрю в сторону верхнего яруса. И круто поворачиваюсь, чтобы уйти.
– Уже уходишь? – слышится новый голос.
Я замираю на месте. Оборачиваюсь. Гладкая завеса каштановых волос Мирей блестит так же ярко, как ее платье из золотистой змеиной кожи. Глаза, подкрашенные золотыми тенями, устремляют на меня колючий взгляд. Мирей подходит и встает рядом с Раксом, непринужденно скрестив руки, но на ее лице нет и следа непринужденности. Атмосфера между нами щетинится морозными иглами, это опасность иного рода, чем исходящая от Ольрика.
И вдруг эти иглы тают.
– Тебе надо выпить вместе с нами, – говорит Мирей.
«С нами». С ним и с ней.
Ситуация сразу становится предельно ясной: они не просто спят вместе – они вместе. Сейчас, когда они стоят бок о бок, рослые и величественные, понятно, что иначе и быть не может. Я поцеловала мужчину, который предназначен для другой. И все же дьявольское искушение не проходит.
«Неплохо было бы выпить с теми, кто близок ко мне по возрасту…»
Разрушителю Небес одиноко. И я понимаю, что в этом грохочущем клубе я тоже одна.
– Ты не хочешь пить со мной, – говорю я. – Я же бастардка, убивающая твоих родных.
Мирей пожимает плечами:
– Больше ты никого не убьешь: мы утроили охрану и усилили меры безопасности. И потом, не очень-то я любила Рауля и Палиссу – оба они были малодушными, жадными до власти лицемерами. А о Балморане даже вспоминать не хочется, он избивал свою жену. Чудо, что близнецы вообще родились.
У меня отвисает челюсть. Это что, ловушка внутри ловушки?
– Да, ты убийца, спорить не стану. Но прежде всего ты наездник, а еще со времен Войны существовала традиция предлагать тост, когда вместе сходились трое наездников. Идем. – Она уходит в сторону бара, шлейф ее золотого платья скользит за ней.
Я смотрю на Ракса, но он лишь усмехается, следуя за ней, а проходя мимо, бормочет мне на ухо:
– Она помешана на всем рыцарском – вечно читает старые книги про Войну. Просто смирись.
Он слишком близко – чистый травяной запах мыла и мягкие тени у него на шее. Я отступаю. Держусь в двух шагах за ним, пока он приближается к столику, выбранному Мирей. Мы ждем. Я смотрю в сторону – куда угодно, только не на него, а потом бросаю на него прямой взгляд, случайно, но он только улыбается. Мой мозг протестующе вопит, когда Мирей, вернувшись, придвигает ко мне неоновую стопку: возможно, выпивка отравлена. Может, под маской невозмутимости Мирей исходит ненавистью – пытаясь убить меня, как и остальные. Ракс замечает, что
