я медлю.
– Что такое? Не любишь гель-шоты? Понимаю, это же все равно что есть странную трясущуюся рыбу или еще что…
Мирей умнее. Она фыркает и быстро меняет местами стопки на столе.
– Вот так. Довольна?
Нисколько. Но Ракс заполняет возникшую между нами паузу, подняв свою стопку.
– Итак! За что пьем? За дружбу? За вечную честь? Нет, погодите, давайте лучше за что-нибудь более реалистичное, например…
– Ты сейчас заткнешься на две секунды, – цедит сквозь зубы Мирей.
– Я сейчас заткнусь на две секунды, – эхом повторяет он, лучисто усмехается, а потом хмурится, глядя на нее. – Да ладно, знаешь ведь, что этого не будет.
У меня вырывается смешок. Ракс ухмыляется мне, и от этого по моей спине как будто проходит огонь. Черт.
Мирей поднимает стопку, глядя мне в глаза.
– За победителя, – говорит она.
Тост простой – никаких эмоций, только факт. Мы – наездники. Мы втроем сражаемся за Кубок Сверхновой, но завоюет его лишь один. Усмешка Ракса меркнет, он поднимает стопку повыше жестом молчаливого согласия. Так странно сидеть за столом со своими ровесниками и делать что-то не для того, чтобы продвинуться вперед и жить дальше, а просто потому, что хочется.
– За победителя, – говорю я.
Мы чокаемся стопками и пьем. Фруктовый едкий гель прожигает себе путь внутрь, я закашливаюсь, и Ракс хлопает меня по спине, чем ничуть мне не помогает.
– Ты впервые пьешь спиртное?
Пожар у меня в горле остывает от ледяной усмешки Мирей.
– Ты начала убивать людей раньше, чем выпивать? Какой извращенный образ жизни.
– Эй, Мир, э-эмм…
– Она права, – прерываю я запинающегося Ракса. А на что я надеялась – на дружеские чувства? Я встаю, собираясь уйти, но голос Мирей разносится на весь зал. Он заглушает басы и мандолины, крики толпы, звон бокалов, – все отступает перед ним.
– На костюме, который ты украла, была кровь. Кровь дяди Фарриса. По ней определили родство с тобой.
Я оглядываюсь через плечо. Взгляд Ракса мечется с нее на меня и обратно. Мирей застывает в ожидании, как золотой луч, и весь мир ждет ее следующей фразы.
– Ты убила родного отца, бастардка. Ты уничтожила его.
Нет. Его дом еще держится. Половина ее убийц еще живы. Ты еще невредима.
Мои пальцы зудят от желания за что-нибудь ухватиться. На перилах неоновое пятно. Добейся они своего, от тебя и такого пятна не осталось бы. Взгляд Ракса, направленный на меня, становится жестким, и от этого во мне вспыхивает паника. Теперь он понимает. Никакой чести во всем этом нет – как и надежды.
Я повторяю улыбку Дравика.
– Нет. Еще не совсем.
44. Клеменциа
Clēmentia ~ae, ж.
1. милосердие
2. мягкость
На третьем ярусе клуба «Аттан» есть кабинет для особо важных гостей.
Это стеклянный куб посреди зала с пьяной толпой, его окружают толстые ветви тюльпанного дерева, изогнутые и переплетенные. Как гнездо. Дерево загораживает стеклянные стены, но глаза фигуры, остающейся в тени, следят за мной, – темные, чистые и отражающие свет, как обсидиан.
вот ты где.
Я направляюсь к кабинету, и фигура сразу исчезает. В стене кабинета появляется дыра в форме двери. Благородные, стоящие рядом, наблюдают, их маски чумных докторов – словно клювы стервятников, ждущих, когда кончится схватка и объедки достанутся им.
вперед.
Я вхожу, дверь со щелчком закрывается за мной. Сначала в темноте светится лишь ультрафиолетовый венец. Потом вспыхивают розовые лампы, озаряя кожаный диван и женщину на нем. Черные как смоль волосы ниспадают ей до талии, на белом платье поблескивают голографические оборки. Лицо скрыто под белой вуалью, едва просматривается розовая улыбка – она выглядит так же, как на банкете.
– Приветствую, Синали фон Отклэр. Милостью Божией, я леди Тализ сан Мишель.
Если не считать Дравика, это самый тихий голос, какой я слышала у благородных: остальные кричат и требуют, а она почти шепчет. Я обвожу кабинет взглядом – ни одного телохранителя. Никого и ничего, кроме нас, в этой странно пустой ячейке чистоты посреди бушующей алчности.
– Где же мои манеры? – Тализ протягивает изящную руку, на которой нет ни единого украшения. – Прошу, садись.
Я настороженно опускаюсь в кресло напротив нее.
– Не желаешь ли чаю?
– Нет.
Герб Дома Мишелей с остролистом и змеей, тот же, что и на сургуче, которым было запечатано приглашение, выгравирован на чайнике, стоящем перед ней на подносе. С безупречной сдержанностью она наливает себе чашку, и тут я замечаю у нее на шее крестик красного дерева… в точности как мой.
– Чего вы хотите? – спрашиваю я.
– Мне только хотелось встретиться с тобой перед завтрашним днем, Синали, – я слышала, ты так же встречалась с Ольриком.
– Значит, теперь мы можем расходиться.
Ее улыбка становится шире.
– Как пожелаешь. Но ты проделала долгий путь и так красиво оделась – обидно будет, если ты задержишься всего на несколько минут.
Это ловушка. Но если я выберусь из нее, тогда Дравику не останется ничего, кроме как в будущем относиться к моим способностям с уважением. И больше доверять мне.
– Полагаю, это никчемное заведение принадлежит вам, – говорю я.
– Я бы не стала называть такие заведения «никчемными».
– Тогда как же их называете вы?
– Испытательными площадками. – Тализ поджимает розовые губы под вуалью. – Или, скорее, доказательством любви Божией к заблудшим овцам. Наркотики, гедонизм, плотские удовольствия – здесь позволяют себе все, и я это поощряю, как Господь поощряет меня в своих объятиях.
Я невольно смотрю на крестик красного дерева у нее на груди. Она не дает мне вставить слово.
– Все мы рождены во грехе, Синали. Без грехов не было бы их отпущения. Эта всеобщая истина вплетена Богом в ткань существования. Без холода не было бы тепла. Без тяжести не было бы легкости. Это известно науке, но вера узнала об этом первой.
Тализ сан Мишель говорит тише всех, но все же упивается звуками своего голоса.
– Надо согрешить, чтобы познать истинный свет Божий. Для того чтобы испытать силу Его любви, милосердия и возвышенного прощения, сперва следует допустить ошибку. Именно так мы приближаемся к Нему в своей скоротечной жизни, как греховные создания из плоти.
Приглушенная музыка снаружи заглушает мое фырканье.
– Похоже на оправдание, чтобы творить какие угодно злодеяния, когда вздумается.
В ее глазах появляется блеск.
– А то, что делаешь ты, – не злодеяние?
Я дерзко отвечаю на ее взгляд.
– Ты носишь имя Отклэров, однако на банкете угрожала убить их. И с тех пор несколько членов их семьи умерли при странных или таинственных обстоятельствах. Ты продолжаешь побеждать, твои родные
