class="p1">– Ты красота.
Глаза оттенка красного дерева моргают. Я придвигаюсь ближе. Пахнет мылом, потом и кожей, я нахожу места, где поменьше ткани, мышцы его живота кажутся бархатными, мои касания становятся медленными.
– Хочу остаться с тобой.
Рокот.
– Т-тебе нельзя.
– Прошу тебя, всего раз.
– Да в конце-то концов! – взрывается золотое. – Ей решать, забирай ее и едем. Мы и так уже задержались.
Я слышу шипение пара из дюз ховеркара на сырой мостовой. Восхитительное тепло поднимает меня, кладет туда, где холодно, и оставляет. Вцепляюсь пальцами в коричневый шелк, но меня отдирают стальные клещи, и его шепот обжигает мне ухо, проникая в него горячей и сладкой черной патокой.
– Прости.
Я падаю лицом в прохладную подушку, перед глазами вертится голубое с серебром. Ховер срывается с места, унося меня куда-то – плевать, куда, хоть в ад, в который попадают грешники. В какое-то темное и пустое место. К бездушному дракону.
одна.
В моем расплывчатом поле зрения рядом со мной в ховере сидит Астрикс, она улыбается, смотрит серебристыми глазами, гладит меня по голове и говорит слова, смысл которых скрыт под другими словами…
никогда одна.
45. Виридис
Viridis ~is ~e, прил.
1. зеленый
2. молодой, крепкий, бодрый
Королевский наездник возвращается в сердце мира.
И они тоже.
Их щупальца извиваются высоко вверху, они медленно огибают огромное ядро с нейрожидкостью. На этот раз их трое. Ученые называют их экструдерами. Он не знает, как их называть, знает только, какие чувства к ним испытывает: гнев. Возмущение. Страх. Мальчик одергивает себя: с какой стати ему бояться? Отец подарил ему всю вселенную, и мальчик придаст ей форму, отдавая приказы, вот и теперь он приказывает мыслью без слов:
вернись.
В комнате с ядром повисает тяжелая тишина. Дюзы ховеркресла, в котором сидит мальчик, шипят «с-сбой». Не мигая, он устремляет взгляд на призрачные щупальца, танцующие на фоне темного потолка, и снова командует.
ВЕРНИСЬ.
Экструдеры не реагируют – в отличие от ядра. Серебристые волокна в нем яростно взмывают в литой трубе и бьются об нее, образуя острые серебристые углы как копья, как зубы, стараются по его команде дотянуться до экструдеров, находящихся снаружи.
Экструдеры не подчиняются ему.
Такое случалось и прежде, но с ним – еще никогда. Королевским наездником всегда становится кто-то из многочисленных бастардов короля – Адский Бегун признает только тех, в ком течет кровь Рессинимусов. Они и держат ядро в узде с помощью Адского Бегуна, или же их выбрасывают, как многих до него. Мальчик отчетливо помнит, каково это – быть выброшенным: холодная сера на улицах, сырой треск косточек землекрыс на зубах, когда не удавалось добыть другой еды, равнодушные взгляды сотен тысяч людей, проходящих мимо него, скорчившегося в ящике из гофрированной жести так, словно он невидимка. Мусор. Его мать по глупости пыталась бежать, уберечь его от такой участи, и поэтому к нему относились как к мусору.
Нет. Он не допустит, чтобы его снова выбросили.
Ученые ошиблись: частые и стремительные сбои в ядре объясняются не энтропией или недостаточными поставками топлива. Это все из-за наездника.
Поначалу он считал, что дело в ком-то известном и опытном, но быстро осознал, что ни один из них не представляет угрозы. Никто из них не знал ответа на вопрос прошлой королевы – вопрос, который чуть не разрушил мир двадцать лет назад и с той же легкостью разрушит его сейчас. Никто из них не знал, как проникнуть настолько глубоко, чтобы отыскать ее. Они были неспособны на это, вечно озабоченные лишь собственным выживанием. Сопротивлялись, сопротивлялись и снова сопротивлялись. Это делал не кто-то из известных наездников. А новичок, отказавшийся сопротивляться.
И он нашел ее на больничной койке.
Мальчик протягивает руку, касается сердца мира, и серебряные волокна пытаются коснуться его в ответ.
почему она? что она дает вам в отличие от меня?
Он улавливает шипение отключаемого проекционного меча, рядом слышится негромкий голос телохранителя.
– Будут еще распоряжения, милорд?
Мальчик поворачивает ховеркресло, дюзы шипят, пронося его над плитками пола и неподвижными телами. В комнате с ядром преобладает тишина и неподвижность, трупы обмякли у пультов управления, вцепившись в неумело спрятанные твердосветные пистолеты. От бескровных ран, нанесенных проекционным мечом, обуглились белые лабораторные халаты, намертво пригоревшие к плоти, рты и глаза широко разинуты в гримасах смертельного ужаса.
– Головы – в ядро. Уберите остальное и приведите лучших.
Телохранитель кланяется.
– Как пожелаете, милорд.
46. Деципио
Dēcipiō ~ipere ~ēpī ~eptum, перех.
1. обманывать, вводить в заблуждение
2. лишать ожидаемого преимущества
Сжимаясь всем телом, я неровной походкой бреду по дорожке к Лунной Вершине. Ноги трясутся, мысли путаются, сбивая с толку. Главное – выжить. Нет. Победить.
Я одолеваю по одной ступеньке за раз. Отчаянный лай, постукивание по мрамору, чьи-то пальцы без колец тянутся к крестику на моей груди. Я отшатываюсь, но ноги меня не держат. Кто-то пахнущий молью подхватывает меня и вносит в дом.
– Говорил же тебе не выходить, храбрая девочка.
Моя кровать. Сон, но на этот раз с моими воспоминаниями: кабинет отца весь в дереве, золоте и мраморе. Последние минуты его жизни. У меня в руке его церемониальный кинжал, который я схватила с его письменного стола. Его лицо видно отчетливее, чем обычно в воспоминаниях, – как в реальности, как в приливе застарелой ненависти. Голубые-голубые глаза, голубой-голубой костюм. Морщинки на лбу, вокруг рта… жизнь, которой он жил, а мать больше не может. Его нос, мой нос. Его плечи, мои. Он передал мне по наследству свое тело.
И вместе с ним – свою жестокость.
Отец неподвижен и безмолвен, его руки сложены за спиной. Отвернувшись от единственной дочери, он смотрит сквозь панорамное окно в космос. В пустоту. Его губы – мои губы – шевелятся на отражении в черном окне, голос срывается.
– Я любил ее, Синали.
Ему сложно произнести мое имя. И слово «любовь».
Ему полагалось любить меня. Оберегать.
Ярость, отчаяние и осознание несправедливости вспыхивают во мне как пожар. Этот человек уничтожил мой мир ради репутации, ради «чести», ради места рядом с умирающим стариком – он решил, что власть гораздо важнее меня. Ноги сами несут меня вперед. Рука опускается после замаха. Кинжал, ярко блеснув на свету, становится алым.
Я шепчу ему на ухо:
– Скажи это ей сам.
47. Цикатрикс
Cicātrix ~īcis, ж.
1. след давней раны; рубец, надрез
Ракс Истра-Вельрейд смотрит на чахнущие деревья, которые заслоняют окна особняка Литруа. Его багровый ховер тихо гудит за спиной, а в пустом желудке
