странно, что вам разрешили вернуться, – ну, только если вы не коммунистка".
"Но я не коммунистка", – ответила я, смеясь над его замешательством.
"Тогда, быть может, им является месье, ваш супруг?"
"И он тоже нет. Мы оба американские граждане, и нам безумно интересно увидеть своими глазами, что происходит в современной России".
"Тогда я не могу этого понять, просто не могу", – воскликнул "патриарх", разводя руками и изумлённо на нас взирая. Затем внезапно выражение его лица изменилось, и в глазах появилась догадка.
"Похоже, я понял: вашему мужу разрешили приехать в Советский Союз, поскольку он американец, но вы, возможно, просто … э-э-э, ну, скажем, 'проникли тайком', прикрываясь его фамилией?"
"Ничего подобного, – возмущённо вскричала я. – Я въехала под своим полным русским именем, на абсолютно законных основаниях, с паспортом, разрешением из Москвы и визой".
"Но как, почему?"
"Потому что я покинула страну тоже и на законных основаниях, и с паспортом, потому что мои лекции и публикации о новой России были признаны честными, и, в конце концов, не в последнюю очередь потому, что я никогда не участвовала в какой-либо контрреволюционной деятельности. Разве сие не является достаточно вескими основаниями?"
Старик окончательно впал в подозрительность и брёл за нами по пятам, что-то бубня себе в бороду. В главном соборе он подвёл меня к алтарю и предложил войти и осмотреться. Но я сказала: "Нет, благодарствую, я не вхожу в алтари, поскольку в нашей церкви женщинам это не дозволяется". И тот торжествующе воскликнул: "Ага! Я так и думал! Это доказывает, что вы до сих пор придерживаетесь прежних понятий. Как вы это объясните?"
"Легко. Я верующая и, естественно, придерживаюсь канонов церкви, в которых была воспитана. И что в этом странного?"
Вскоре мы добрались до захоронения фельдмаршала графа Румянцева-Задунайского, моего предка по линии бабушки Голицыной93. Я ожидала, что наш "патриарх" вдруг объявит, что ему хорошо известно о моём родстве и с ним тоже, но, очевидно, он как-то упустил это, вообще данный факт не прокомментировав.
Мы прошли через пещеры, где в былые дни молились бесчисленные паломники. Ведомые вперёд монахом, они шли группами по узким проходам от святыни к святыне, неся зажжённые свечи, вознося к Богу прошения и распевая акафисты. И один за другим подходя к ковчежцам с мощами, кланялись до земли и целовали их с религиозным пылом. Они добирались туда, в основном пешком, со всей России, в том числе из Сибири, спали на мягкой траве у обочин и ели в деревнях, через которые проходили. Там к ним всегда относились с почтением как к "людям Божьим" и просили остановиться ещё раз на обратной дороге. Путники платили за оказанное им гостеприимство тем, что, возвратившись в те же дома, рассказывали удивительные истории о своих похождениях. А также приносили подарки: маленькие деревянные крестики и чётки, освящённые в тех святых местах, что они посетили. Паломников, как мужчин, так и женщин, неизменно можно было узнать потому, как скромно в тёмных тонах те были одеты и что несли за спиной небольшие холщовые котомки, где лежали одна-две рубашки, пара кусков хлеба и, возможно, огурец и бутылка кваса, которые жители деревень любезно давали им в дорогу. В руках они держали большие тяжёлые посохи, чтоб отгонять собак, ведь, как ни странно, те нередко терпеть не могли паломников, преследуя их и злобно лая, пока не убеждались, что они уже далеко за окраиной их территории. Обычно путники проходили и через Троицкое, останавливаясь в нашем доме, где их кормили и снабжали провизией, которая наполняла их холщовые котомки. Старая служанка моей матери Юлия любила их и вела к себе в комнату, поила там сладким чаем с джемом и карамельками, а те делились с ней бесконечными сказаниями, которые я слушала, затаив дыхание, пока меня наконец не уводили.
Но, очевидно, сегодня в России осталось не так уж и много паломников, поскольку пещеры пусты и только шаги нечастых туристов эхом отдаются под длинными влажными сводами.
Вика, как видно, весьма заинтересовали и слегка позабавили извилистые коридоры с их часовнями, алтарями и нишами, где хранились реликвии, я же не могла отделаться от ранних впечатлений своего детства, когда серьёзно и благоговейно следовала по этим пещерам за своей матерью, держа в руках свечечку, останавливаясь у каждых мощей и шепча знакомые молитовки.
Старый "патриарх" наблюдал за мной орлиным взором и внимательно подмечал любое моё движение. В конце концов мы выбрались на свет Божий и, осмотрев весь музейный городок, находившийся в отличном состоянии, дошли до конторы, расположенной в бывшем дворце митрополита Киевского. Там мы расписались в книге посетителей и стали прощаться с нашим сопровождающим.
"Не могли бы вы записать для меня название гостиницы, в которой остановились, и ваш номер?" – мрачно спросил он, и, сделав это, я подумала, не собирается ли тот доставить мне неприятности. Я решила, что он может донести на меня как на подозрительного человека в ГПУ или Киевский Совет, но меня это не сильно обеспокоило, поскольку я путешествовала без каких-либо надуманных предлогов и была уверена, что Москва, выдав мне ранее разрешение на въезд в Россию, защитит меня и в случае каких-либо коллизий.
Вернувшись в гостиницу, мы столкнулись с американским туристом из Орегона, с которым познакомились в Харькове. Он и сам только что явился после того, как навестил своего друга, ещё одного американского путешественника, во время поездки внезапно заболевшего острым аппендицитом и вынужденного перенести срочную операцию.
"Как ему лежится в русской больнице?" – спросила я.
"О, довольно неплохо. Конечно, ему ужасно одиноко, так как он не понимает ни слова из того, что ему говорят, да и еда не особо вкусная. Например, он получает много этой ужасной дряни, называемой киселём".
"Который моя супруга имеет несчастье любить, – перебил его Вик. – Этим русским вкусам совершенно нет объяснения, не так ли?"
"Но медицинское обслуживание превосходно, – продолжил американец. – У него был тяжелейший случай разрыва аппендикса, и они, проведя блестящую операцию, вне всяких сомнений, спасли ему жизнь. Он сказал мне, что операционная была чиста и сияла, однако в ней не хватало перевязочных материалов, и врачи должны были расходовать их экономно, поскольку каждый кусочек марли или ваты и каждый бинт должны подвергаться учёту".
И тогда я подумала, как же это печально, что мой народ пока ещё нуждается во всём на свете, что из-за войн и революций во всех отраслях промышленности ощущается прискорбная нехватка обеспечения, в то время как в других частях мира миллионы людей
