всё испортить. А тут еще и Рождество. Мы возвращались по Брикстон-роуд, и он вспомнил, что как раз по пути есть место, где растят… выращивают – или как это называется? – домашнюю птицу. И так это расписал, знаете ли…
– Что вам тоже захотелось пойти?
– Да. Мол, таких гусей я никогда не видела и больше не увижу. Даже в деревне не найти таких, как у этой птичницы.
– И что? Так и оказалось?
– А кто его знает! – снова рассмеялась ее светлость. – Я их вживую-то никогда и не видела! В первый и, наверное, последний уже раз. Больше что-то не хочется.
– Однако рассказывают, вы были весьма впечатлены увиденным.
– О да! Это так… м-м-м… свежо, что ли. Необычные ощущения. И если б всё так не закончилось…
– Вспомните, пожалуйста, в поведении хозяйки вам не показалось ничего странным? Кто подал идею пройти на задний двор?
– Да нет, она была сама услужливость. Клялась, что ее муж доставит мне самого лучшего гуся, если только я оставлю адрес. Но Берти, по своему обыкновению, заартачился.
– В каком смысле?
– Заявил, что она должна позволить ему выбрать по своему усмотрению. А уж он решит.
– Это не выглядело необычно?
– Что вы! Только если не знать Бертрана Кьюсека. Я уже давно не удивляюсь.
– Но он только что нахваливал вам эту лавку, а тут…
– Указал хозяйке ее место. Верно, но это тоже свойственно ему. Поймите, он невероятный сноб, гораздо больший, чем любой аристократ, возможно именно в силу своего положения. Если кому-то оно кажется скромным, то только не ему. Мне иногда уже и самой так не кажется! Видели бы вы, как он выговаривает слугам! Нет, поверьте, он никогда не упустит возможности отчитать любого, кого считает ниже себя. Тем более в моем присутствии. Тем самым, как ему кажется, он нагляднее выражает мне свою преданность. Никто ничего не сделает лучше, чем он сам, – я же говорила вам, это его кредо. И он сам верит в это. Если б мы вернулись с гусем, он бы еще и кухарке битый час объяснял, как его следует приготовить. Мне постоянно на него жалуются. Смешно, но его не переделать. И всё же, что ни говори, положительных качеств ему тоже не занимать. Он невероятно требователен не только к другим, но и к себе.
– И что было потом?
– Хозяйка поджала губы, но стерпела и предложила пройти за ней.
– Кому? Ему, вам, всем вместе?
– Не знаю. Не всё ли равно?
– Прошу меня простить, миледи, за подробные расспросы. Я пытаюсь понять, как получилось, что вы оказались в столь необычных условиях. Не вышло ли так, что вас уговорили туда зайти?
– Уже не помню. Как-то это вышло само собой. Конечно, я не стала бы оставаться одна в лавке. И потом, мне самой стало интересно.
– Несессер тогда еще был у вас?
– Кажется, да. Правильно, я передала его Берти, когда зашла в загон.
– Сами?
– Нет, он предложил. Надеюсь, это-то вам не кажется подозрительным?! Он выхватывает его у меня из рук по сто раз на дню!
– В самом начале вы сказали, что всё случилось из-за вашего секретаря. Вы имели в виду то, что он уговорил вас взять камень с собой?
– Ну я же не всерьез, инспектор! – улыбнулась она. – В сердцах. Мне уже неловко говорить вам о нем. Выходит, будто я жалуюсь. Мне всё кажется, что у вас складывается превратное мнение о Берти. Хотя порой я сама бываю ужасно зла на него.
– Как и вчера?
– Как вы угадали?
– Вы сказали, что это был ужасный день.
– Верно. Всё из-за этой спешки, которую он учинил. Спрашивается, так ли уж надо было устраивать ремонт именно в тот день и чуть ли не в тот же час, когда я собралась к нотариусу?! И ведь он знал об этом, так как сам договаривался о встрече.
– Ремонт? – переспросил я. – Где? Здесь, у вас в номере?
– Да, в камине, что в спальне.
– А что с ним случилось?
– Не могу вам сказать, поскольку совершенно в этом не разбираюсь. Что-то с решеткой. Берти объяснял, но я не поняла.
– Я правильно понимаю, что проблема не имела срочного характера?
– Как мне показалось, да. Камин прекрасно горел. Но я в такие дела не вмешиваюсь.
– Когда это было?
– Не знаю, когда этим занялся Берти, но мастеровой пришел примерно за час до того, как мы выехали. Едва он достал свои инструменты, как я занервничала, так как сразу поняла, что работы надолго. Вот тогда-то я всё ему и высказала. Неужели нельзя было договориться на другое время, вот вы скажите! Но это такая упрямая голова, если в нее что-нибудь войдет, то выбить оттуда невозможно. Во всяком случае, мне это не по силам. Я ругаюсь, но что толку!
– А где вы храните свои драгоценности?
– Там же, в спальне. В секретере.
– Он запирается?
– Конечно. И шкатулка, в которой всегда лежал футляр, тоже с замком.
– А у кого ключи?
– По-разному. Но в последнее время всё чаще у него. Он так задергал меня со своими вечными угрозами, что я сочла, что спокойнее для меня же будет перепоручить это ему. Коли рвешься, так и отвечай сам. Так я рассудила.
– А когда вы сами в последний раз видели свой камень?
– Дайте-ка вспомнить. Позавчера вечером он был на мне на одном приеме, и вернувшись я лично положила его в футляр и заперла в шкатулке.
– То есть я правильно вас понял, что после ухода мастерового и вплоть до инцидента в птичнике вы не видели, был ли камень на месте?
– Послушайте, инспектор… – Ее светлость всё еще улыбалась, но больше по инерции и уже с вежливым сожалением по поводу моего тугоумия. – Во-первых, с этим человеком всё время неотлучно пробыл Берти. При всем желании невозможно было заставить этого сторожевого пса покинуть пост хоть на секунду. Во-вторых, как я уже сказала, секретер был заперт. В-третьих, перед нашим отъездом Берти объявил, что не оставит камень в номере, пока мы отсутствуем, и переложил футляр в мой несессер.
– А в футляр заглядывал?
– Конечно.
– Вы это видели или знаете с его слов?
– Инспектор, прошу учесть следующее. – Последние остатки расположения в ее голосе уступили место официальному тону. – Я слишком давно знаю своего секретаря. За все годы службы он ни разу не дал мне повода усомниться в его честности.
– И все-таки? Прошу меня понять, миледи, я обязан задать этот вопрос.
– Извольте. С его слов. Мне этого было вполне достаточно.
– Благодарю вас. Кроме как
