погубленных деревень.
Вместо полей – пустырь…
Сонный и тихий июньский день
Тихо глядится в Свирь.
Стрелка
Подходит к восьми часам.
Дятлы стучат в лесу.
С визгом пря́нула к небесам,
Вздрогнула на весу,
И застонали, ocaтaнев,
И, дерева валя,
Пошла над хвоей седых дерев
Вздыбленная земля.
Пошла, закручивая винтом
Доты и блиндажи,
Дробя,
Словно стёкла,
В дыму густом
Гранитные голыши;
Летел,
Скособочившись,
В небо дом,
Надолбы и ежи.
Багровый и чёрный свистел огонь,
В узких ходах кипя,
Земля вздыхала,
Как загнанный конь,
Ёкая и хрипя.
Враги
В бетонные ямы ползли,
Прятались по углам,
Но их
Выдирало из-под земли,
Расшвыривало, как хлам.
В недрах подземного тайника,
Просто ли у куста
Их находила наверняка
Гневной России сталь.
Двадцатитонный стальной колпак
С дота слетал, как лист.
Чёрною кровью песок набряк.
Воздух был сух и мглист.
Уже по траве
Среди мёртвых тел
Низкий бежал пожар,
А левый берег всё свирепел,
Наращивая удар.
Не враг к Уралу,
А сам Урал
Пришёл к нему
В смертный час.
Слушал, нахмурившись, генерал
Гаубиц тяжкий бас,
Рёв самоходных
И полковых
Звонкие голоски.
Шелесты вихрей пороховых,
Знакомые до тоски,
Толкались, как вздохи друзей живых,
В седые его виски.
Словно Юпитер, свои грома
Слал он за горизонт,
Где —
недобитый —
сходил с ума
Вражеский гарнизон.
И скрежетали «катюш» полки,
В молниях проплясав,
И стопудовые кулаки
Обрушивали небеса
На правый,
Размолотый берег реки
Три с половиной часа!
3. Комсомольцы идут впереди
Не успели захватчики встать, оглядеться,
Отдышаться,
От пыли глаза протереть,
Как,
Возглавив атаку,
Двенадцать гвардейцев
Вплавь,
Под пулями,
Свирь пересекли на треть.
Им – задача:
Толкая плоты с чучелами,
Неприятеля залпы принять на себя.
Минных,
Яростных вспышек багровое пламя
Окружает их,
Брёвна на щепки рубя.
И судьбу
Не попросишь огня поубавить:
Пусть все точки врага оживут до одной.
Чтоб противник не смог,
3aтаившись, слукавить
И ударить в затылок пехоте родной.
Ещё с вечера знали: спасенья не будет,
Добровольно
На верную гибель пошли —
Нехвастливые,
Верные,
Русские люди —
Во бессмертную славу родимой земли.
Еще с вечера —
Письма далёким любимым,
Расставанье с друзьями,
С самими собой…
…Берег хлещет навстречу
Осколками,
дымом,
Торопливыми вспышками,
пылью,
пальбой.
И тогда захотелось
В последние миги,
Чтоб друзья
Увидали их, гордых в беде, —
Со средины реки
Оглянулся Зажигин
И увидел бойцов
И плоты на воде.
Из траншей,
Из зелёной травы буерака,
Приминая
В прибрежной воде купыри,
За гвардейцами
Шли батальоны в атаку,
Сотни касок
Чернели уже на Свири.
И тогда,
Уходя от гремучих бурунов,
Он поверил
В великое братство в бою.
Рядом Немчинов,
Павлов,
Попов,
Бекбасунов —
Все. Одиннадцать. Как на ученье в строю.
Берег
В чёрных воронках,
В горячем назольце,
И окопы,
И проволока впереди…
Сквозь колючки
Идут напролом комсомольцы.
Кто-то крикнул:
– Да тут же проход, погоди!
Но уже
Весь отряд
Через колья пробился.
Только кто-то
В проходе запнулся на миг,
Там,
Где русский сапёр
Этой ночью трудился
И погиб,
Приготовив дорогу для них.
А они уцелели,
По дымному следу
Настигая
Бегущего лесом врага.
И за ними
Летели знамёна победы,
Осеняя
Могучей реки берега.
4. Двести километров боя
На этой узкой горловине,
Горючей мглой полуодеты,
Как стадо валунов в лавине,
Толклись снаряды и ракеты.
И молнии сновали низко
Меж облаками грозовыми,
Земля щепой стреляла с визгом
И гейзерами грязевыми.
По деревянному заплоту
Стучали очереди длинно,
И с шипом пухлые болота,
Пыхтя, распаривали мины.
И если б чудом пехотинец
Стал муравьиного калибра —
Он и тогда б задо́хся в тине
И пустоты в огне не выбрал.
Но, чудеса перерастая,
Жила пехота в грозной яви,
До плеч, до губ в грязи пластаясь,
Укрывшись с касками в канаве.
А где-то пушки полковые
Несли в обход по бездорожью;
От напряжения кривые
Людские спины било дрожью,
И в комариных тучах крылись
Артиллеристы, и в надсаде
И плакали, и матерились,
И вылезали в тыл засаде.
Тогда гремучие гостинцы,
Крутясь, влетали в амбразуры,
И в горловине пехотинцы
Вставали в полную фигуру.
Не дожидаясь тех, кто сзади,
И увязая в грязь полянок,
Бежали, из сапог в азарте,
Выпрыгивая без портянок.
Пока враги соображали,
Куда же им теперь податься.
Уже во рву, у блиндажа ли
Грудь с грудью приходилось драться.
И, словно памятники, руссы
Врастали в горизонт навеки
Над надолбами Самбатуксы
И проволокою Мегреги.
Озёра, мины-невидимки,
Сараи, кладбища в берёзах,
Всё – на века в былинной дымке
Июльских сумерек белёсых,
Всё, прогремевши, остывало,
Трава опять входила в норов,
Тучнела…
Время отставало
От наших головных дозоров.
Опять передовая рота,
Невидимая над часами,
Мелькнув у Ви́длицкого моста,
Выныривала вдруг под Са́лми.
Горох очередей-частушек,
И медленные кольца дыма,
И голоса сердитых пушек,
Являвшихся необъяснимо.
И снова
Крылья возносила
Над полем русская победа!
…И как нам быть,
Какою силой
Остановить мгновенье
