не то и не так. Но ты, несмотря ни на что, продолжала со мной общаться. И я подумал… Молчи, дай договорить. Энрике, я ведь много лет изучаю артефакты, мой дар позволяет тонко их чувствовать. Я хорошо понимаю, где граница, что можно делать, а что не стоит. Я много раз тестировал разные артефакты, проверяя их свойства, и никогда не выходил за грань. То же было и с тобой: я очень редко использовал камень, задействовал крохи от того, что он на самом деле может дать. Ну и цена за это, соответственно, была невысокой.
– А что же случилось потом? Почему ты передумал?
– То, что я решил все же перейти черту и взять больше – вот это уже было только для себя.
– Что ты имеешь в виду?
– Ветер, Энрике. Эту силу, свободу. Это невероятно, когда ветер – часть меня, вторая пара рук. В последние месяцы я часто уезжал за город, устраивал ураганы, закручивал вихри. Я был сердцем стихии, глазом бури. Однажды я сорвал крышу с дома человека, который мне не нравился, и спас от дождя девушку без зонта. Мой собственный дар пропитан библиотечной пылью, складским запахом, а ветер… Управляя ветром, я был по-настоящему счастлив. До этого будто не жил вовсе. Ветер позволял не думать о тебе, пропавшей без вести после бала. И не думать об Авроре, которая меня не выбрала, но которую оказалось невозможно разлюбить. Разве можно отказаться от такого, когда хоть раз попробовал?.. Поэтому не смотри так печально, ведь я ни о чем не жалею.
Алан шептал едва слышно, поэтому мне пришлось наклониться, вплотную приблизиться к его лицу. И ответила я также шепотом:
– Ты мне нравился. Я даже думала предложить тебе после бала стать моим возлюбленным. Я бы очень постаралась вытеснить Аврору из твоего сердца. Ты бы обязательно влюбился в меня, узнав поближе.
Глаза Алана расширились на мгновение, затем он покачал головой:
– Что теперь думать об этом, ведь все сложилось иначе. Я не боюсь ни долгого сна, ни даже смерти, Энрике. Если нам доведется еще раз встретиться, я буду очень рад снова стать твоим другом. А если мы никогда не встретимся – прощай. Будь счастлива с тем человеком, Диего. Береги Фернвальда, повторяй ему почаще, что он замечательный. А сейчас оставь меня: хочу снова полетать вместе с ветром.
«Лжец», – почему-то подумала я, хотя слова Алана звучали искренне.
В дверях я столкнулась с женщиной с черной вуалью на лице. Дарящая покой. Люди с таким даром часто работали в больницах, облегчали последние часы умирающих или погружали тяжело больных в долгий сон, из которого не выбраться самостоятельно.
– Ну, милый, какой сон ты хочешь?.. – Это было последнее, что я услышала, закрывая за собой дверь.
«Лжец», – снова подумала я, когда спускалась по лестнице после короткого прощания с дядей.
«Лжец», – думала, засыпая рядом с Диего, уткнувшись лицом в его теплое плечо.
Позже я случайно узнаю, что Алан действительно солгал. Вместо полета над верхушками деревьев вместе с ветром он выбрал другой сон.
Сон, в котором Энрике Алерт взяла его за руку на балу в честь первого дня зимы, и они вместе покинули душный зал.
Глава 24
Окна и двери
В течение нескольких дней мы избегали друг друга. Казалось, стоит нам встретиться в одной комнате, тут же начнем говорить об Алане, плакать, жалея его и себя самих.
Диего часто уезжал, рассылал кипы писем: полгода отсутствия расстроили его дела, порвали едва наладившиеся связи. Фернвальд днями пропадал в больнице на процедурах или запирался в своей комнате. А я бездумно бродила из угла в угол, листала книги в библиотеке. Еще проводила время с Магдой и Агнес, девушками из прислуги. В поваренной книге мы отыскали самые сложные рецепты и решили посостязаться, чьи блюда окажутся вкуснее. Я выиграла без труда; после проклятых земель готовить из обычных продуктов казалось легче легкого.
В один из этих бессмысленных, одинаковых дней к нам пришел курьер от птичьего человека. Я бегло просмотрела принесенные им инструкции и бросила их в нижний ящик стола.
Спустя полтора месяца Фернвальд начал приходить в себя, перестал избегать общества. Мы поехали в академию, разобрались с частью накопившихся дел. Дядя пообщался с детьми, успокоил взволнованных родителей, даже отпустил незначительную шутку новому ассистенту, бойкому парнишке, который был совсем не похож на Алана. Он был невероятно болтлив, а еще каждый вечер пропадал с друзьями по кабакам.
Вернувшись из академии, Фернвальд приказал накрыть ужин в общей гостиной. Когда мы заняли свои места, Фернвальд поведал о письме, которое не так давно отправил моим родителям – о том, что я путешествовала по архипелагу не одна, а в компании Диего. Якобы поэтому я так долго не писала домой: стыдилась связи с бывшим женихом сестры.
– Разумеется, я упомянул о том, что ты не знала о помолвке.
– Они ответили? – Получив кивок, я добавила, нервно кусая губы: – Что, что они написали?
– Ждут вас. Хочешь почитать? – Фернвальд протянул сложенный вчетверо листок, но я не решилась взять его, покачала головой.
Наверняка там лишь несколько скупых строк: мама с папой никогда по-другому мне не писали. В глазах защипало.
– Знаю, это будет сложно, но тебе действительно нужно навестить родителей, Энрике. Представить им Диего. Я вас не гоню. Не понравится в Алерте – двери моего дома всегда открыты.
– Хорошая идея, – ответил Диего прежде, чем я успела произнести хоть слово. – Поможете выбрать подарки?
Когда мы прощались, Фернвальд выглядел одиноким. Несмотря на все опасения, я очень сильно хотела увидеться с родителями и сестрами, но в то же время боялась оставить дядю одного. Потерять жену, дочь, рассориться с семьей. А теперь еще и Алан, выросший под его крышей, ускользнул. Выбрал зеркальный камень, потому что был несчастен. Слишком много горя для одного человека.
Перед тем как сесть в карету, которая должна была отвезти нас на вокзал, я обняла Фернвальда покрепче и прошептала:
– Я скоро вернусь.
Он кивнул и улыбнулся в ответ, и от этой его улыбки, первой за долгое время, стало легче.
В этот раз поезд не проезжал участок вдоль Стены. И слава богам. Не знаю, как бы мы себя чувствовали, о чем бы думали, глядя на мутное марево и зная, что за ним – не бездна,
