Ознакомительная версия. Доступно 23 страниц из 112
умерших. И вирявы мордвами почитаются за души умерших, проклятых Богом людей. «Отъявные, как кащей-ядун, они были Богом прокляты, гласит их легенда; умерших их земля не приняла, и Бог, заманив в пустую избу, запер их в ней. Прохожий, желая укрыться в этой избе от непогоды, отпер ее. Лишь только отворил дверь ее, как они вереницею потащились из нее. Прохожий-то не промах, догадался, скоро затворил дверь и запер: не успели все-то выйти. О, если бы все вышли, сгубили бы мир! И в вышедших одни – трясавицы-лихорадки, коих до 30 сестер; любимое их удовольствие – тресть и в могилу свесть. Другие – вирявы, коих было немало, когда были леса сплошные; ныне меньше стало: леса-то вывелись, жить им негде. Удовольствие их щекотать человека, и щекотаньем кое-кого сводили в могилу. Почитается вирява многими и за злого духа-демона»[1171].
§ 17. По чувашскому поверью, «души младенцев обращаются в птиц, чаще всего в кукушек»[1172]. Ср. с этим § 12.
§ 19. В Кишиневском у., на Киперченской вотчине, есть местность, называемая Валя спынзу-рацикор, т. е. долина повесившихся. Предание говорит, что там и теперь живут и действуют стригои, т. е. эти повешенные люди. В глухую ночь, из опасения этих стригоев, стараются обойти эту страшную местность[1173]. По некоторым известиям[1174], румынские стригои оберегают клады в земле, т. е. имеют занятие, одинаковое с занятием русских заложных покойников (§ 8).
К § 19. По воззрениям македонских сербов, «утопленницы на том свете не допущены к женщинам, умершим естественною смертью, вследствие чего витают невидимо в воздухе, особенно пред тучами с грозою и ураганом»[1175].
К § 21. Взгляд на кладбище как на общину предков особенно выпукло выразился в следующем малорусском поверье: «Если хоронят человека на кладбище того села, к обществу которого он не принадлежал, то при закапывании его надо бросить в могилу какую-нибудь монету; тогда, если на том свете души умерших крестьян того села будут спрашивать: „Чого ты сюды зализ помеж нас?” – покойник ответит: «Вы ны можете мене выгнать видселя, бо я купив це мистя”»[1176].
К § 27. О приравнивании иноверцев к заложным покойникам может свидетельствовать также следующее. В 2 верстах от с. Дуракова Лукояновского у. Нижегор. губ. есть старинное кладбище, так назыв. Мордовская гора. Место это пользуется у русских крестьян села Дуракова «весьма дурной репутацией: не дай бог запоздать и ехать здесь в полночь; непременно какая-нибудь нечисть напугает, собьет с дороги, заведет в овраг, сломает экипаж и т. п.; даже лошади начинают дрожать, и от них валит густой пар»[1177]. Все это, очевидно, приписывалось похороненным на горе язычникам-мордве.
К § 29. Мы не знаем, о каком народе говорится в этом сообщении: жители селения Ташбунары поливают водою труп ведьмы (могилу ее), чтобы отвратить бездождие[1178].
У чувашей отмечен любопытный обычай: «Скоропостижно умерших (от спиртных напитков, угара, удавления, замерзания, утопления) и умерших от неизвестной причины чуваши поминают летом. Тризну справляют за селом в овраге… Если после этих поминок весной (?) вскоре не будет дождя, то на могилы этих умерших выливают ведер 40 воды, чтобы Бог дал дождя. Для этого ходят человек 10 на могилы ночью пьяные, вбивают до гроба кол и в дыру вливают воду»[1179].
К § 32. В иных местах русские верят, что человеку, невинно убитому громом из-за спрятавшегося в человека дьявола, Бог дарует по смерти Царство Небесное, и умершие от грома считаются народом святыми[1180].
У бурят «лама определяет, как должен быть погребен покойник; бросить ли его в воду или в лес, сжечь ли его, или просто закопать в землю. Маленьких детей хоронят иногда возле юрт. Могилы роют неглубоко, едва только чтобы поместить гроб: если тело покойника не съедят звери или птицы, то мертвец встанет и будет тревожить родных, являясь ночью в их юрты»[1181].
К § 34. Несколько подробнее описывает семицкое поминовение заложных в гор. Смоленске Н. М. Гальковский: «В Смоленске вечером в Семик бывает народное гулянье и поминовение умерших в старинном загородном кладбище. Часов с 4–5 начинает туда собираться народ. Являются торговцы со сластями и съестными продуктами. Народ разбредется по лугу и перелеску, прилегающему к кладбищу. В некотором отдалении от кладбища располагаются странствующие музыканты. Когда стемнеет, является духовенство и на земляном холмике, имеющем форму свежей могилы, который нарочно бывает устроен посреди прилегающего к кладбищу луга, начинает служить общую панихиду. Народ стоит с зажженными свечами. В темноте получается грандиозное зрелище.
Вот за этой-то панихидой и поминаются самоубийцы и вообще умершие случайно, „не своею смертью”; здесь же поминаются дети, умершие без крещения, которым предварительно дается христианское имя. Эта панихида считается особенно полезной для таких несчастных и обездоленных»[1182].
§ 34. В Малороссии в Клечальную субботу (на седьмой неделе по Пасхе) бывает вселенская панихида, отправляемая за всех, постигнутых «напрасною [т. е. внезапною] смертию»[1183].
К § 37. Бессарабские румыны свистом отгоняют русалок от домов; мальчики вырезывают из стволов липовых дерев свистки и свистят всю Троицкую неделю, когда русалки особенно опасны для людей[1184].
К § 40. В. И. Даль знает и еще одно название для русалки: водява[1185], по смыслу, очевидно, тождественное с нашим «водяница».
Архангельское название «водяница» у Даля определено так: «русалка, но утопленница из крещеных, а потому и не принадлежит к нежити»[1186].
В Рязанском у. отмечено великорусское название русалок, вполне соответствующее малорусскому «лоскотовка» – щекоталка. «Согласно своей любви щекотать, они носят также название щекоталок»[1187].
Крайне редкое название русалки «святьоха» встретилось в малорусской песне Новгород-Северского у.:
Сидiла святьоха на бiлий бiрезi,
Просила святьоха в жiночок намiтки[1188].
Мы можем понять это название только при сопоставлении его с великорусским, орловским: святоша – название нечистого, беса, который является на Святках тому, кто рядится, накладывая на себя рожу[1189].
В двух древнерусских поучениях, известных нам по рукописям XIV–XV веков, упоминаются берегини. Голубинским было высказано предположение, что «берегини, может быть, другое название русалок»[1190]. Поскольку русалки часто появляются на берегах рек (§ 44), постольку название берегинь было бы к ним приложимо. Но в народных говорах название это неизвестно. Судя же по контексту речи, под «берегинями» в слове разумеются скорее не русалки, а весьма близкие к русалкам сестры-лихорадки (§ 51). «Оупирем и берегиням, их же нарицають тридевять сестриниц»[1191]. «И берегеням, их же нарицають 7 сестрениц»[1192]. В числе 7 и 30 сестер представляются русскому народу весьма близкие по всему к русалкам лихорадки, коим приносят жертвы в реку. На этом основании
Ознакомительная версия. Доступно 23 страниц из 112
