Я слышу их щелчки. Крошечные мокрые звуки, металлический шепот во тьме. Я провожу рукой по матрасу, ожидая найти Скайлера рядом, но его нет. Кровать мокрая на его месте, пропитана насквозь.
— Скайлер…
Что-то щёлкает у моего пальца. Я шиплю от внезапной боли и отдергиваю руку.
Другое щёлкает сзади, у ноги. Их больше одного. В кровати. Я вскакиваю на колени и ударяюсь головой о потолок — Господи — и понимаю, что это не моя кровать.
Это не мотель.
Где я?
Лодка. Я всё ещё на лодке Генри. И каюта кишит крабами.
Десятки синих панцирей поднимают клешни, будто в молитве. Чтут меня.
Мать, — словно говорят они.
Мать.
Снова и снова, мокро щелкая, мать, мать.
Я не могу не отругать Скайлера, хотя бы мысленно: Если хочешь позвать друзей, нужно спросить маму. Мы тут не мотель содержим…
Я стряхиваю крабов с себя. Один впивается в ладонь. Я шиплю, отдергиваю руку, и клешня остаётся впившейся. Трясу рукой, пока краб не отпускает. Он кувыркается по каюте, ударяется о корпус, его панцирь трескается с мерзким хрустом. Крабы разбегаются по углам, прячась в тени.
Тшшш…
Скайлер обвивает меня руками сзади, окутывает объятием. Только что его не было — и вот он уже качает меня, напевая на ухо.
Отдыхай, мама… отдыхай…
Часть меня хочет закричать. Вырваться и бежать как можно дальше. Но я уже чувствую, как усталость тянет меня на дно. Это быстро, всепоглощающе, почти невозможно сопротивляться. Отдых, да… Это всё, чего я хочу. Теперь — всегда.
Материнство такое изматывающее.
ДЕВЯТЬ
Маленькому чудовищу всё ещё нужна мать, но даже я провела черту на младенце.
С собаками и кошками я ещё как-то мирилась. Как-то раз он даже притащил на лодку оленёнка — припас на перекус. Я проснулась от того, что в каюте лежал трупик детёныша, аккуратно уложенный рядом со мной в кровать, нарушая наше главное правило: никакой еды в постели . Иногда мне кажется, что этот мальчишка просто не слышит свою мать. Приходится напоминать: Не ешь там, где мы спим.
В последнее время вокруг стало слишком много мух. Я не хочу делить постель с насекомыми.
На домашних животных я могу иногда закрывать глаза, но не на людей.
И уж точно не на детей.
Я чувствую, как он вытягивает из меня силы, но теперь это происходит медленнее. Менее болезненно. Может, он старается продлить мне жизнь. А может, просто смакует. Кто знает?
Но его вкусы меняются. Чем больше он растёт, тем изысканнее становятся его аппетиты. Иногда его добыча уже достаточно взрослая, чтобы молить о пощаде.
Я знала, что он прячет девочку от меня. Он не хотел, чтобы я узнала, но я всё равно нашла её. Вернее, её части. Скайлер не может скрыть от меня такие вещи, как бы ни раскидывал их по лодке. Я устала убирать за ним. Я тебе не служанка. Это не мотель.
Он почти перестал меня слушаться.
ДЕСЯТЬ
Я не помню, выключила ли вывеску. Может, сегодня погадаю кому-нибудь.
Нужно зарабатывать на еду. Содержать крышу над головой.
Уход за Скайлером стал работой на полный день. Это невероятно изматывает. Этот мальчишка никогда не спит. Он постоянно хочет держать меня в объятиях. Я всё время чувствую себя разбитой. Пытаюсь уснуть, но времени на отдых никогда не хватает. Я закрываю глаза, но всё равно всё вижу. Веки не приносят облегчения — будущее раскинулось передо мной.
Мой сын. Моя луна.
Мой Скайлер.
Расскажи мне историю снова, мама.
Влажность его дыхания покрывает меня тонким слоем пота.
— Разве я… уже не рассказывала? — Язык шершаво скользит по нёбу, как наждачная бумага.
Я хочу услышать её снова…
— Клянусь, уже… рассказывала…
Снова, мама.
Снова.
Я всегда гордилась тем, что умею читать людей. Это не дар гадалки — просто умение слушать. Я понимала, что людям нужно услышать о себе. Во что им хочется верить.
Генри так сильно верил в свою историю про Скайлера, что заставил
