как эта мерзавка, брюзжа и шипя от злости, сразу отпускает меня.
Благодаря ей я стала циничной, бесчувственной. Пустая оболочка, равнодушно созерцающая жизнь, утекающую сквозь пальцы.
Лишь под покровом ночи я могу позволить раскрыться себе. Тогда, когда запертые чувства внутри меня начинают гнить и разлагаться, желая вырваться наружу, сквозь плотную темноту выбраться на свет и показать себя миру. Свою боль, свой страх, свои муки…
Мое тело — мой склеп.
Мои чувства-проклятия.
Задрав голову, я посмотрела на небо.
Для меня все вокруг давно потеряло смысл.
Мотнув головой, задержала задумчивый взгляд на местной торговке, что отгоняла бедную женщину от своей лавки с голодным орущим ребенком.
Безразлично посмотрела на маленькую девочку в рваном тряпье. Ее плач меня не особо растрогал, не кольнул в груди тяжелым воспоминанием прошлого. Я была безучастна ко всему. Нет доверия, сочувствия к себе и к окружающим…
Ведь я как никто другой, знала на что люди способны, на что они могу променять свои души… и ради чего.
Махнув рукой позади стоявшему стражнику, я быстро удалилась.
Звуки золотых монет и радостные возгласы, доносящиеся до меня, утонули в грустном безжизненном голосе встречающей меня дочери.
— Мама?! Ты снова…
— Не начинай, — отрезала я, — Я не слышу радости в твоем голосе?
— Я рада, правда, рада, — уверила она, скрывая от меня рвущиеся слезы.
Кивнув ей, направилась в свои покои, но ее тихий шепот заставил меня замереть:
— Мама, — пролепетала она.
Боюсь обернуться и посмотреть ей в глаза.
— Ты же все равно заставишь его лишиться своей силы, если я откажусь его убивать? Ты же знаешь, что Дрид не сможет жить после такого унижения… он убьет себя.
Сдерживаю злые слезы, с яростью цепляясь за ткань своего платья.
— Значит, так тому и быть! — холодно ответила ей и скрылась в своих покоях, громко хлопнув дверью.
— Позови Шрама! — служанка с жалостью посмотрела на меня.
Мне было больно видеть, как в глазах моей дочери умирает вера в любовь, доверие к близким. Ее чистота разъедает меня. Разрушает мою защитную броню.
— Госпожа, — в приподнятом настроение нарушает мои думы Шрам.
Обернулась к нему.
Он замечает мой взгляд, и от него у Шрама пробегают по телу пробегают мурашки.
Он боялся услышать мое решение о их предстоящей свадьбе.
От моего слова зависели три жизни.
— Хочешь лишиться языка? — язвительно ответила ему, на его колкость, опускаясь на заправленную шелковым покрывалом кровать.
Только вне этих стен, он мог так меня называть.
Шрам тяжело опустился в кресло напротив меня, скрывая от меня свой потухший и тревожный взгляд.
— Я вам не судья, — начала я.
Широкие напряженные плечи мужчины тут же расслабленно опустились.
— Она сама примет решение. Я позвала тебя не за этим… Я хочу, чтобы ты предал меня древнему огню после дня единения.
Он хмуро взглянул на меня, ища в моих словах хоть какой-то смысл.
— Не проси меня об этом, — зло отрезал он.
Поднимаюсь с кровати и подхожу к нему.
Шрам сразу подобрался, будто готовился к опасному броску. Прожигая взглядом, вдавил в свои мускулистые бедра огромные кулаки.
— Рано или поздно это все равно произойдет… Будь это ты или кто-то другой… Иштар одобрил бы мой выбор, — опустила на мужчину уставший взгляд.
— Ты хоть представляешь, о чем меня просишь?! Ты совсем голову потеряла?! — сорвался Шрам, подрываясь с места, больно хватая меня за локоть. — Он одобрил бы?! Он бы лишил меня за это головы! — рычит мне в лицо, покрываясь от гнева красными пятнами. — Его больше нет! Ему уже плевать на тебя и меня! — продолжает орать мне в лицо, опаляя дыханием.
Рука сама дернулась в его сторону.
Звонкий удар по щеке.
— Не смей так со мной разговаривать! — мой голос дрогнул, а с ресниц сорвалась слеза.
— Не ты одна его потеряла! — темные глаза мужчины увлажнились, а голос понизился до хрипоты. — Хочешь сдохнуть? Вперед! Только найди кого-нибудь другого, не проси меня об этом! Никогда!
— Прости, — шепчу я, тихо всхлипывая. — Прости меня, Шрам, — опускаюсь перед ним на колени, сжимая подол его кожаного камзола. — Я отказалась от него! Я больше не слышу его зов, не вижу с ним сны. Я вздрагиваю от каждого прикосновения ветра, думая, что это он, каждый шорох листвы словно его шаги по песку. Я больше не ощущаю его, вот тут, — бью себя по груди, мой тихий скулеж перерастает в терзающий плач.
Шрам опустился ко мне на пол, заправляя прядь за ухо.
Подняв мой подбородок, заглянул мне в глаза и тихо сказал:
— Ты сильная женщина, Амара… Мать двоих детей. Неужели все кончено, неужели у тебя ничего нет, чтобы продолжить жить? Пойми, его больше нет с нами! Прими это! Нужно жить дальше! Не трать свое время впустую! Ты через столько прошла, ради чего были все эти жертвы? Дай мне сдержать свое обещание ему, позаботиться о тебе и… о них. Уйди тогда, когда придет твое время…
— Я не могу… — отрицательно качаю головой, — прости меня, Шрам, — полушепотом повторяю ему, глядя прямо в глаза.
Я кладу похолодевшую ладонь на его скулу и, смотря ему прямо в глаза, произношу то, что потом может его сломать:
— Будь справедлив к моей дочери и к ее выбору. Не поддайся соблазну своей сокрушительной ярости! — мужчина напряженно цепляется взглядом за мои губы. Ища в моих словах скрытую от него правду…
— Пообещай!
— Как тебе будет угодно! — с трудом выдавил он из себя, сбрасывая мою ладонь со щеки, и медленно поднимаясь.
Я не могла его просить об этом…
Но как поступить матери, которая любит свое дитя…
Я не вправе запретить ему любить мою дочь… Но я не могу остаться в стороне, если кто-то решит испортить ее жизнь.
Разве мы властны над своей судьбой? Мы можем презирать ее, можем с ней смириться, можем даже отдаться ей во власть или бездумно сражаться насмерть, но исход… Он будет такой, какой она запишет в свою древнюю книгу наших жалких судеб.
Исход давно предрешен…
Шрам тяжелыми шагами направился к двери и скрылся за массивными дверьми.
Совсем скоро наступит мое освобождение, совсем скоро мы воссоединимся, Иштар…
ШАЛЛИ
— Иша, почему наша мать никогда не присутствует на дне единения? — внимательно взглянул на красные от слез глаза своей сестры.
— Придет время, и ты сам всё поймешь!
Посмотрел на свои разбитые в кровь костяшки пальцев.
— Говоришь, прямо как она… — язвительно ей улыбнулся.
— Шалли… не все могут познать такую любовь, как отец и мать, — тихо всхлипнула девушка, стирая дрожащие слезы с пушистых
