в чемодан и раскладывала обратно. А потом пришло письмо от Фернвальда. О том, что ты уехала и напишешь, когда устроишься на новом месте. Однажды я все-таки собралась с силами и приехала в столицу. Но выяснить ничего не удалось. И все твои вещи, Энрике, почему они были в комнате вместе с дорожным чемоданом?
– Я купила все новое!
Надо же, Фернвальд даже не обмолвился о том, что мама приезжала в город. Почему промолчал? Впрочем, ему, тяжело переживающему ситуацию с Аланом, было не до слов.
Мама крепко сжала мою руку.
– Так что он сделал?
В глазах ее было что-то такое, что заставило меня нервно облизнуть губы. И заговорить – медленно, словно выдавливая из горла слова:
– Он давал мне настойки, от которых крутило живот. Убедил, что это яд. Медленный, но верный. Потом он рассказал: это была попытка изменить сознание, снять барьеры, которые мешают моему дару. Да только…
Она не дала мне договорить, крепко обняв.
– Прости меня. Отпуская тебя, я надеялась, что Фернвальд тебе поможет. А он только все испортил.
– Нет. Я рада, что встретила его.
Мы немного постояли, а затем снова пошли по парковой дорожке.
– Когда мы с Диего познакомились, я и понятия не имела, что он жених Лилии.
– Отец Диего, Васко, прежде покупал у нас собак, однажды сделал хороший заказ на быков. Он растил сына в одиночку, вел большое хозяйство, приумножал богатства своей земли, – мама немного помолчала, затем добавила: – Прознав о даре Лилии, Васко вдруг пристал к нам с предложением породниться, свести детей. Мы насторожились, ведь прежде он никогда не выказывал дружеских чувств, не стремился сблизиться. Но все, что Васко рассказывал о Диего, нам нравилось: выдающиеся способности в учебе, начитанность, стремление поскорее встать на ноги. Мы показали Лилии портрет, поделились адресом Диего. Просто так, ничего не планировали, не загадывали. Ведь она тогда была еще совсем ребенком, ну какая любовь?
Солнце, вливавшееся в прорехи между кронами, слепило глаза. Мамин голос, казалось, патокой тек по летнему парку.
Я вдруг вспомнила, как звучал другой голос. «Она была хорошенькой. Дурной. Перелетной птичкой с яркими перьями. Наобещала с три короба и вышла замуж за другого. Вскоре муж увез ее в другие края; адреса она не оставила. Я несколько раз порывался все бросить и отправиться на поиски. И тут появилась Лилия. Ее письма, наивные и нежные. Был миг, когда я и впрямь подумал, что эта девочка – мое спасение. Что она исцелит меня», – голос Диего нарушал мертвую тишину пустыни, его дыхание вырывалось из груди облачками пара: та ночь выдалась особенно холодной. Я лежала обнаженная под ворохом тканей; казалось, мы с Диего одни во всем мире.
Хрустнула под ногами сухая ветка, где-то в кронах крикнула испуганная птица. Мама продолжила:
– Диего Лилии заочно понравился, они начали переписываться, и Васко уговорил нас заключить предварительное соглашение. Еще взял на себя поиск и покупку лекарств для Вэйны. Мы тогда очень нуждались в этой помощи, поэтому согласились. А после… Время шло, и ничего не менялось. Диего так и не приехал познакомиться, и я даже не знала, ведут ли они с Лилией все еще переписку. В какой-то момент Лилия стала слишком замыкаться в себе, и нас с отцом это напугало. Мы решили развлечь ее, стали вывозить на званые ужины, приглашать гостей к нам домой. Вроде бы все наладилось…
…Тогда, в пустыне, я вынырнула из-под одеяла, не подумав о холоде. Оседлала бедра Диего, наклонилась, выдохнула в самые губы: «А другую девочку из далекого Алерта… ты хочешь?» Я чувствовала себя преступницей, но не могла остановиться.
– Поздним летом, незадолго до твоего отъезда, мы получили извещение о смерти Васко, а вслед за ним пришло письмо Диего. Просьба разорвать помолвку, расторгнуть соглашение. Лилия не позволила нам этого сделать; как же сильно она, бедная, плакала. Умоляла дать ей шанс убедить Диего. Клялась, что только с ним хотела бы прожить всю жизнь, что никого никогда так не полюбит… Напасть какая, они ведь даже не виделись ни разу!
Мама вздохнула раздраженно – втянула воздух сквозь зубы.
– Лилия, наверное, меня ненавидит? – осторожно спросила я.
– Спроси у нее сама, – пожала плечами мама. – Кстати, сейчас она учит Вэйну играть на фортепиано. Тебе стоит заглянуть на урок.
– Зачем?! – ахнула я. – Она же…
– Вэйна сама попросила. Я сомневалась, что из этой затеи выйдет толк, но Вэй справляется. Это неожиданно, но она каким-то образом чувствует ритм. А на днях сказала, что занятия с Лилией помогают ей что-то слышать. Она не знает, это ли называется музыкой. Да и вообще, похоже ли то, что она различает, на звуки. Она большая фантазерка, не правда ли?
– Может быть, она всего лишь запоминает последовательность движений?
Мама засмеялась:
– Сразу видно, что ты не играешь на фортепиано, Энрике.
Я хотела что-то ответить, но все мысли вылетели из головы, когда впереди показалась фигура Диего.
Оказывается, мы сделали круг по парку. Я и не заметила. Кажется, впервые в жизни мы с мамой смогли поговорить так открыто, на равных.
– Боюсь, я больше не смогу составить тебе компанию. Дела ждут, – мягко сказала она, проследив за моим взглядом. – А на урок к Вэйне все-таки загляни. Они занимаются до шести.
На развилке мама коротко со мной попрощалась и пошла по дорожке, которая вела к замку. Я продолжила путь к псарне.
Диего был один. Наверное, папа тоже вернулся к домашним обязанностям.
– Как все прошло?
– Неплохо, – пожала я плечами. – Думала, будет сложнее. А у тебя как?
– Твой отец и Фернвальд Алерт – на самом деле братья? Не похожи, – Диего пожал плечами. – Он показывал щенков, играл с ними, словно сам был мальчишкой. Говорил о моем отце, пытался расспрашивать о нас с тобой, но делал это так осторожно. Будто стеснялся. Не то что Фернвальд – тот сразу прижал меня к ногтю и ждал, пока я выложу все начистоту.
Да, дядя мог: под холеной оболочкой, за мягким, чуть насмешливым взглядом скрывался стальной стержень.
Я подумала, что нужно отвлечься, немного расслабиться. Взяла Диего за руку:
– Хочешь, покажу свои любимые места?
Повела его по парку, по липовой аллее, туда, где над ручьем склонилась ива; недалеко располагались оранжереи Лилии и фонтан. Затем мы обошли пруд, в котором папа разводил перламутровых рыбок.
Прудик порядком зарос и подрастерял былой лоск, но Диего долго смотрел на воду; рыбки поднимались к поверхности, глотали воздух, и их чешуя переливалась на солнце.
Дерево, поднявшее над землей свои
