мимо спальни матери, замедлился, прислушиваясь к звукам.
Каждый раз, когда я слышал ее шепот, меня пробирало до костей жутким ужасом.
Ее раздирающий душу скулеж…
Она засыпала и просыпалась с криком на губах.
И только одно вырывалось из ее груди.
Имя отца.
В один из таких дней, когда я был еще совсем мальчишкой, я не выдержал.
Я решился, избавить свою мать от страданий. Взяв отцовский кинжал, я пошел к ней. Она молча смотрела в окно и даже не замечала заплаканного перед собой сына, который держал над ее головой заточенное лезвие.
Я помню, как заглянул в ее сумасшедшие глаза и ничего в них не увидел… Там не было страха… переживаний… Только боль и страдания. Моя маленькая рука непроизвольно дернулась от ужаса, наверное, тогда я подумал, что мать накричит на меня, вырвет оружие, начнет рыдать, прижимая к груди. А потом вернется к нам. Останется с нами здесь, в настоящем, а не в своем мрачном прошлом, которое она постоянно переживает.
Но этого не случилось…
Она оставалась безучастна…
Разочарование в ней, заставило меня сделать шаг… Я замахнулся, чтобы быстрее покончить с этим и подарить ей вечный покой и умиротворение.
Но в один момент в ее взгляде будто что-то изменилось… Появилось осознание происходящего. Слезы заструились по ее бледным щекам. Она словно очнулась от долго сна. Вырвав из моих трясущихся рук острую сталь, крепко прижала к груди.
Запах ее волос я никогда не забуду, как и тот пустой взгляд, что бывает у человека, которому больше нечего терять в своей жизни.
Больше мы никогда не слышали ее адского шепота, тихий вой. Наш дом окутывала могильная тишина точно липкая паутина.
После обряда сестры, я покину стены нашего дома…
Я отстраненно смотрела на край стола, и ждала, когда кто-то из них все же начнет свою речь, склоняя мою дочь совершить эту казнь.
Никто из них не решался открыто со мной заговорить. На их наглых и довольных лицах светились ехидные улыбки и косые взгляды.
— Его нужно казнить! Сына предателей нельзя оставлять в живых! Ради блага нашего народа! — не выдержав, первымзаговорил жрец.
Многие из собравшихся здесь согласно закивали с жрецом.
Ради народа?
Меня откровенно смешила их лицемерность. Они голосят о справедливости, но по-прежнему поддерживают рабство… Выстраивают новые увеселительные дома, где там же и продают своих женщин и мужчин.
Кроме презрения я к ним больше ничего не испытывала.
В воздухе витала жестокость. Чувство превосходстваслилось с их цинизмом.
Гремучая смесь из злобы и человеческого страха.
Жажда власти и звериный трепет вершить судьбу Древнего.
Они предвкушали его смерть.
Может, я совершаю ошибку, идя у них на поводу? Но что я могу? Пойти против Совета… против бушующей и жаждущей его смерти толпы? Того, кто был причиной всех бесчинств и сыном убийцы их детей, сестер и матерей?..
Иштар… как же ты был мне нужен сейчас.
Теряя интерес к их спору, вернулась к размышлениям.
— Зачем оставлять его гнить в темнице? Лишние рты нам не по плечу! — отрезал тэрн и наш новый главнокомандующий.
Мужчина с черной повязкой на лице славился своей железной хваткой и жестокостью в боях. Только он мог заставить идти своих воинов на верную смерть.
— Кто за то, чтобы его казнить? — проголосила молодая жена нашего советника и самое глупое из всех созданий, которые только могут быть.
Каждый из них снова согласно кивнул.
Мое лицо оставалось непроницаемым. Каменным.
Что ж…
Они вынесли свой справедливый вердикт.
Шрам и Шалли воздержались от голосования.
— Да, но, как мы это сделаем? — не унималась эрна, косясь на меня и не решаясь спросить прямо.
Каждый из них боялся посмотреть мне в глаза.
Убить его — значит, лишить кого-то из моих детей силы…
Глаза сидящих за столом ярко засверкали. По их коже бежала дрожь удовольствия только от одной мысли, что они могут влиять на жизнь отпрыска Древнего.
Черствые гнилые сердца, ищущие отмщения. Грезящие стать судьями над тем, кто может сравнять их будущее с землей.
А может, они правы? Что будет, если подарим ему жизнь? Бесчисленные воины? Море крови… смерть невинных детей и женщин…
Устало выдохнула.
Ничего не изменить, как бы сильно я этого не хотела.
— Нервничаешь? — тихо спросил у меня сын.
Выныривая из своих мыслей, повернулась к нему лицом.
Шалли сидел расслабленно, словно происходящее здесь было мало ему интересно. В его глазах горели всполохи черного пламени.
Эти глаза…
Они напоминали мне Иштара.
Как же он был похож на него.
Сердце грустно заныло в груди.
Кончики моих пальцев закололо от легкого жара.
Сын накрыл их своей широкой ладонью и крепко сжал.
С задумчивым и непривычно мягким взглядом посмотрела на Шалли.
Мне будет его не хватать…
Не знаю, справится ли моя дочь с вверенной ей в руки властью. Но я была точно уверена в одном: что горячее сердце моего сына, как безграничные просторы знойной пустоши, будет изнывать по свободе. Он как гуляющий неуправляемый ветер, что склоняет высокие пальмы к песку, тоскующий по своим необъятным просторам. Его необузданный нрав — разрушительная смертоносная буря. Эти крепкие стены омрачали его. А нависшая над ним власть утомляли и приводили в уныние.
Я знала по его виноватому взгляду, что он не останется здесь… Его жизнь — это открытое полночное небо, усыпанное звездами, что будут верно служить ему, освещая его путь…
Я не осуждаю его.
И не смею держать.
Нам все равно скоро придется расстаться. Теперь у каждого своя дорога…
Если он будет счастлив там… в безграничных просторах, топусть будет так!
— Все к казни готово, моя госпожа, вас ждут там.
Черная площадь упивалась восторженными криками обезумевшей толпы.
Люди и эрны жаждали смерти.
Смерть предателю! — скандировали тысяча верещащих глоток.
Как же они были мелочны в своих желаниях и трусливы как щенки.
Мое сострадание, мои человеческие мечты и желания умерли в тот день, как я потеряла своего мужа.
Все, что я чувствовала ко всему происходящему — это злость.
Разрушительную, отравляющую.
Молча оглядела скопившийся сброд.
Видимо, сегодня площадь была наполнена теми, кто поддерживал пролитие крови, саму смерть в ее безобразном обличье.
Их ненависть пьянила меня, растекалась по венам горячим воском.
Хмыкнув с презрением, отвернулась от них.
Медленно поднимаюсь наверх.
Длинный подол моего платья тянулся за мной черной лентой, извивался на широких ступенях под ногами точно ядовитая змея. Шуршал в такт каждому моему шагу.
Воины расступались передо мной, пропуская к высокому золоченому креслу.
Каково было мое удивление,
