одним членом не шелохнувшись, медленно, одними губами, произнес:
— Подойдите ближе, ротмистр…
Оттого что расстояние от двери до стола было значительным, это приглашение Листок скорее разобрал именно по губам, нежели услышал. Не печатая шага, как на плацу, но по-военному четко, он приблизился.
Болховитинов остался у дверей.
Еще с минуту великий князь не моргая смотрел на незнакомого офицера, словно определяя — тот ли это ротмистр Листок, коим он представился, — и от этого пронизывающего взгляда Алексею Николаевичу, признаться, стало не по себе. Однако взгляд надо было выдержать — это он понял каким-то пятым чувством. Иначе для наместника Кавказа ты не будешь стоить и ломаного гроша! И кажется, не ошибся. Великий князь вдруг удовлетворенно качнул головой и назидательно, но вместе с тем неожиданно благосклонно произнес:
— Леонид Митрофанович доложил мне о вашем подвиге, господин ротмистр. Россия нуждается в таких героях… Думаю, его императорскому величеству вы будете полезны. Ваше место в штабе Верховного главнокомандующего. Я позабочусь об этом. Однако выехать надлежит немедленно…
Он сделал паузу и совсем уже тихо добавил:
— Можете идти, господин ротмистр!
Разговор был окончен. Продолжать его смысла не было. Вытянувшись, Листок боднул головой воздух:
— Благодарю, ваше высочество! Доверие оправдаю!
Великий князь вновь пронзил его, как оказалось, бледно-карим взглядом и как-то загадочно произнес:
— Не сомневаюсь, ротмистр, что исполните свой долг, когда это потребуется Отчизне…
Размышлять, что означает «когда», времени не было. Листок отчего-то щелкнул каблуками — чего обычно старался не делать — и повернулся.
Уже у дверей услыхал за спиной громкое и волевое:
— А вы, Леонид Митрофанович, еще понадобитесь. Прошу задержаться.
* * *
В штабе Кавказской армии Алексей Николаевич пробыл еще три часа. Именно столько потребовалось, чтобы устроить срочный отъезд. Выезжать же надлежало на следующий день — сначала в Москву, затем в Могилев, в Ставку Верховного главнокомандующего. Причем толком ничего объяснено не было — ни отчего такая спешка, ни в чье распоряжение должен прибыть, ни на какую должность… В выданном ему странном документе за подписью начальника штаба Кавказской армии значилось лишь следующее:
«Податель сего, ротмистр Листок Алексей Николаевич, следует в штаб Верховного главнокомандующего всеми сухопутными и морскими силами Российской империи (г. Могилев) по личному распоряжению его высочества наместника ЕИВ на Кавказе великого князя Николая Николаевича Романова».
Сам же Болховитинов, при прощании, на все расспросы отвечал вежливо, но уклончиво:
— Необходимости беспокоиться нет, Алексей Николаевич. Пока доедете — его величество все устроит. По приезде обратитесь к генералу-квартирмейстеру Ставки — только что назначенному генерал-майору Пустовойтенко Михаилу Саввичу. Он будет о вас знать. Следуйте его указаниям, и все будет как того желает великий князь…
«Что ж, — думал Алексей Николаевич, выходя из штаба, — Могилев так Могилев, не боги горшки обжигают! Судьба, знать, такая — быть подле помазанника Божьего!»
Хотелось, правда, побывать прежде в Воронеже — два года прошло, как он покинул его после десяти лет службы в Губернском жандармском управлении. Да и по дороге вроде бы. Но, поразмыслив, решил не бередить прошлое. Что теперь ждет его там, в Воронеже, — товарищи по управлению да съемная квартира в доходном доме? Так ведь наверняка на той службе уже другие люди, а с квартиры уж два года как съехал…
Стало отчего-то тоскливо. Беда, да и только! Жил бобылем, да, видать, бобылем и помирать придется! Неужто так и не встретится ему на жизненном пути такая вот девица, как Наталья Ивановна, сестричка из тифлисского госпиталя?
От этой мысли откуда-то из глубин подсознания сладостно выплыл милый образ его светлокосой сестры милосердия. Да! Вот единственное на земле живое существо, что заставляет трепетать его сердце! И неужели вот так, не свидевшись, придется навсегда расстаться?
Ротмистр мысленно хлопнул себя по лбу: «Дурак ты, Алексей Николаевич! Ну уж дудки — просто так не уедешь!»
— А ну-ка, служивый, вот тебе ключи от номера и серебряный на проезд — словишь себе возницу! — прикрикнул он казаку-уряднику, что вновь был приставлен к его высокоблагородию. — А мне, братец, по важному делу надобно!
Уже вскакивая в поданную коляску, распорядился:
— Езжай в «Мажестик» — готовь вещи к отъезду! К пяти часам подъеду — к отправлению поспеем! А ты гони в Невтлуху, в военный госпиталь! — приказал грузину-извозчику.
Дорога заняла минут сорок. Когда въехали на госпитальную площадь, от вида лечебного корпуса — многострадального и до боли знакомого — даже затрясло. Сгорая от нетерпения, с коляски не сошел, а выпорхнул; рванул массивную дверь, промчал мимо каких-то лекарей в белом и уже вбежал было на лестницу, но остановил чей-то окрик снизу:
— Алексей Николаевич, голубчик! Не верю своим глазам! Вы ли это?
Листок обернулся. Из группы людей в белых халатах выделился некто, в ком он сразу узнал Бекетова — старого фельдшера, что некогда вместе с Натальей был приставлен к нему во времена тяжелого лечения. Старик, задрав очки, прошел к лестнице навстречу.
Листок, точно птица, слетел вниз.
— Боже! Вениамин Петрович, дорогой мой человек! Вы не представляете, как рад видеть! Нынче вы так нужны!
Он возбужденно стал трясти руку доброго старика.
— Отправляюсь в Могилев, сегодня же… Очень хотел увидеться с Егоровой, с Натальей Ивановной! Прошу, добрая душа, не откажите — просите ее выйти! Очень мне многое сказать ей надо!
Глаза старого фельдшера, радостно трясшего головой, отчего-то заслезились — не то от радости встречи со своим поправившимся подопечным, не то от неожиданной просьбы. Вызволив наконец руку из крепкого пожатия ротмистра, он растроганно снял с носа круглые очки и, вытянув одним движением из кармана огромный платок, стал подслеповато протирать стекла.
— Понимаю, Алексей Николаевич, голубчик, конечно же… И это правильно, это даже очень хорошо!
Закончив свое нервное дело, старик трясущимися пальцами водрузил очки на нос, заведя пружинистые душки за уши.
— Вы не представляете, Алексей Николаевич, как часто она вас вспоминала! Извелась даже, милая…
— Вспоминала⁈ — радостно вскрикнул Алексей Николаевич, не обращая внимания на все еще стоявших поодаль докторов. — Неужели помнила? — Он вновь схватил руку фельдшера. — Правда?
— Помнила, помнила, Алексей Николаевич, уж будьте уверены!
— Так вы позовете, Вениамин Петрович? Сейчас же, немедленно!
Лицо старика вдруг на глазах приняло какое-то изумленно-виноватое выражение, словно он только сейчас уразумел смысл взволновавшей его просьбы ротмистра. Он тихо, неловко отступив назад, прошептал:
— Не могу, Алексей Николаевич, не могу… Нет ее здесь, Натальи Ивановны… На
