на уговоры доверить ему самую опасную часть.
— Мы с Самитом это тыщу раз делали, — убеждал он меня.
Дядюшка его приятеля Самита держал магазин, в котором продавались эти штуки, и Самит давно потихоньку их у дядюшки таскал. В результате приятели обзавелись солидным арсеналом и временами уходили подальше от жилья и людей, чтобы…
Внезапно ночное небо за беконной фабрикой рассекла белая огненная черта. Изогнувшись на высоте идеальной по красоте дугой, она рассыпалась цветком с жёлтыми и оранжевыми лепестками. Я ахнул, как всегда ахаешь, когда взрывается первая ракета фейерверка.
И тут же выругался. Никто не просил Кенни запускать ракеты. Я думал, у него с собой только петарды и бомбочки. Он должен был установить их, поджечь фитили — и бегом возвращаться на эту сторону фабрики. Не хватало ещё, чтобы он остался полюбоваться, как его дурацкие ракеты устремляются к звёздам.
В следующее мгновение в небе разорвался сияющий золотой шар, а через долю секунды раздался грохот. Как и обещал Кенни, получился настоящий буууууууууууммм. Услышав лай обезумевшего пса, я понял, что пора действовать. Сейчас или никогда.
12
На освещённом фейерверками пятачке позади фабрики ещё некоторое время гремели взрывы, раздавались свист и шипение, потом оттуда взлетела ещё пара ракет.
Глядя на это представление, я очень переживал за Кенни, боялся, как бы он не подорвал себя или не оказался на пути криво пущенной ракеты. Из-за слепящего света прожекторов, как я ни старался, высмотреть его не получалось.
Но скоро я услышал, как Кенни бежит ко мне вдоль забора и ликующе пыхтит на бегу. Ещё через секунду к проволочной сетке забора прижалось его крупное, сияющее лицо.
— Ты видел? Нет, ты видел? — громким шёпотом спросил он.
— Идиот, — сказал я в ответ. — Сколько штук ты взорвал?
— Все, какие были. Я положил одну в коробку, поджёг, а потом…
— Ладно, — сказал я. — Жди здесь. Никуда не уходи.
Я подбежал к куче поддонов и вытащил из неё один. Держать его получалось только широко расставленными руками, и это было неудобно. Сначала поддон показался не очень тяжёлым, но уже через несколько шагов у меня заломило руки. А поскольку я держал поддон перед собой, двигаться приходилось практически вслепую, ещё через несколько шагов я споткнулся и упал. При этом поддон всем своим весом обрушился мне на пальцы, а я проломил коленкой одну из досок, из которых он был сколочен. В другой раз я бы завопил от боли, но сейчас мне пришлось стерпеть.
Выйдет ли из сломанного поддона плот? Может, выйдет, а может, и нет. Рисковать я не мог, поэтому бросил этот поддон и сбегал за другим. Его я старался держать не прямо перед собой, а чуть сбоку, чтобы видеть, куда ставлю ноги.
Я уже почти добежал до забора, когда сзади донёсся звук, от которого у меня сжалось сердце.
Это был лай.
Далёкий.
Но приближающийся.
— Ники, быстрей, — сказал Кенни. — Это Золтан. Он сейчас тебя схватит.
— Заткнись, придурок, — зашипел я грубее, чем следовало.
Гав, гав!
Всё ближе и ближе.
Потом что-то прокричал мужской голос.
— Кенни, уйди! — крикнул я и, собрав все силы, попытался перекинуть поддон через забор.
Но он не перелетел, лёг на него сверху и несколько секунд балансировал, покачиваясь туда-сюда, пока я в баскетбольном прыжке не подтолкнул его и не спихнул наружу.
Гав, гав!
А потом снова мужской голос:
— Золтан, ко мне!
Но собака охранника не слушалась. Значит, бить меня никто не будет. Меня просто разорвут на части.
Я немного отступил от забора и, подгоняемый страхом, почти без разбега взлетел вверх по ковру. С первой же попытки мне удалось ухватиться за верхний край забора и перекинуть через него ногу.
Но дальше всё пошло наперекосяк. Ковёр должен был надёжно зацепиться за колючую проволоку и повиснуть на ней. Но проволока-то была не обычная, а с лезвиями. Они прорезали ковёр. Он сполз вниз, и я оказался на земле с внутренней стороны забора.
— Давай, Ники! Давай!
Я вскочил на ноги и снова набросил ковёр на забор.
— Хватай его и держи! — крикнул я Кенни.
Он сразу сообразил, что я от него хочу, и крепко схватился за свой край ковра, при этом тревожно всматриваясь в глубину фабричного двора.
Я оглянулся.
На меня во весь опор неслось чёрное чудище. За ним, пыхтя и отдуваясь, едва поспевал толстяк-охранник.
Я опять разбежался и попытался запрыгнуть на забор. Вторая попытка вышла даже хуже первой — я повис на одной руке. Ещё немного, и пёс настигнет меня. Вцепится зубами, стащит на землю, вспорет мне живот, влезет в него своей слюнявой мордой и выжрет все мои внутренности.
Я перекинул через забор правую ногу и почувствовал, как лезвия разрезают ковёр, как они вспарывают штаны, как впиваются мне в кожу. Но это казалось ерундой.
Золтан здесь.
Стучит зубами.
Прыгнул.
Мимо.
Я уже был по ту сторону забора. Кенни помог мне подняться.
Золтан бесился за сеткой.
— Тупая, поганая псина, — сказал я, добавив ещё пару добрых слов, которые не могу тут повторить.
А потом мы расхохотались и смеялись, как чокнутые, всё то время, что наполовину несли, наполовину волокли добытый поддон к кустам на берегу Беконного пруда — от забора до них было метров сто.
По пути домой мы договорись, что завтра утром вернёмся и наконец достанем часы «Ролекс» — наше с Кенни сокровище. Наше и больше ничьё.
13
Ночью я не сомкнул глаз — разве что минут на десять, потому что меня дико колбасило. От восторга и нетерпения. От страха. От адреналина, который ударял мне в голову, когда я вспоминал, как Золтан чуть было не откусил мне яйца.
Мы оттащили поддон в кусты, но спрятали не очень хорошо. Утром надо было прийти на пруд как можно раньше. По выходным на пруду с самого рассвета бывало полно рыбаков, но по будням их меньше и они приходят попозже. А ещё наверняка на пруд придут поиграть какие-нибудь дети. Так что времени у нас было в обрез.
На сей раз я будил Кенни, а не он меня. Но сначала я молча полюбовался им. Во сне он всегда выглядел счастливым. Казалось бы, невозможно одновременно спать и улыбаться, но у Кенни получалось. При этом он не расплывался
