Где Митя?
— Та биля костра ж. Бачьте, сунув ноги в огонь — сапоги аж дымятся!.. И спить як немовлятко якесь…
— Оттащи его подальше от огня… Набрал Базанов детей в группу! Я так понимаю: или грудь в крестах, или голова в кустах. Верно?
— Точно, товарищ лейтенант.
— А с кем тут воевать?.. — Он глубоко вздохнул. — Пошли Мирского на пост — время!
На посту, куда Мирский пришел сменить Груздева, черные тени и лунные блики неподвижны до одурения и вязкая тишина оглушает, здесь всегда особенно хочется спать.
— Иди к костру отдыхать, Груздев, озябнешь.
— Не хочется. — Груздев сладко зевнул. — На посту вдвоем веселее.
Мирский устроился рядом с ним, подтянул колени к подбородку и стал бороться с дремотой. Тишина. Мирский покосился на притихшего Груздева, с надеждой спросил:
— Не спишь?
Тот невразумительно хмыкнул. Мирский совершил над собой некоторое насилие и воспринял это как согласие поговорить.
— Ты кто был до войны?
— Биолог, — не сразу ответил Груздев, не открывая глаз.
— Дарвин… Брем… Детство! Женат?
— Ага.
Мирский задумался и упустил какое-то мгновение — Груздев уже захрапел. Мирский ухватился за последний шанс:
— Счастлив?
— Ммм…
— Я спрашиваю, с женой счастлив?
Это произвело неожиданное действие: Груздев сел и ответил свежим и бодрым голосом:
— Она меня любит.
— Хорошая!
— Красивая.
— Что заставляет молодых ребят вроде нас с тобой прыгать с парашютом в тыл, скрываться в лесу, взрывать поезда?
— Если тебя хватают за горло, так ты не задаешь вопросов, а даешь в зубы!
— Ну, да, да, благо тому народу и так далее. Еще Толстой сказал. Непротивленец Толстой! Вот и мы с тобой… Ведь это странно. Ударить! Убить! Противоестественно. А сейчас мне это представляется самым прекрасным, святым… Подумай, во время войны люди делают то, что им совершенно не свойственно. Ты чем занимался в биологии?
— Разведением окуня.
— Вот видишь! — Мирский пришел в восторг. — Разведением окуня! Ведь это жизнь! А в газетах, когда пишут о том, что защищает наш солдат, вечно про одни березки… Белые березки, кудрявые березки… А я вот вырос в степном местечке и, пока не поехал в Москву в институт, порядочной березы не видел. Знаешь, Груздев, я мечтаю написать книжку о нашей войне. Пусть у меня не хватит таланта, чтобы как Толстой. Но чтобы правда была. Чтобы там было все наше самое сокровенное… — Мирский даже задохнулся от этого признания. Мечту эту — мечту стать писателем — он ревниво скрывал от всех. И вдруг так сразу сказал человеку, с которым знаком две недели, о котором почти ничего не знает.
Груздев очень долго молчал. Потом задумчиво сказал:
— Человека трудно понять.
— Окуня легче?
— Мы с женой разные люди, вот в чем цело. — Груздев снова улегся, съежился. — Сова кричит… Ей хорошо кричать, весь день дрыхнет…
— На мою плащ-палатку, завернись.
Груздев закутался в плащ-палатку, подобрал под себя углы, затих. Мирский с волнением ожидал от него дальнейших признаний, ему казалось, что сейчас приоткроется ему нечто удивительное в душе Груздева. Но Груздев только попросил сонным голосом:
— Ну-ка давай на ночь стиховину какую-нибудь…
Мирский, который в тот год был влюблен в Багрицкого, начал с воодушевлением:
Я в этот день по улице иду…
На крыши глядя и стихи читая.
В глазах рябит от солнца, и кружится
Беспутная, хмельная голова…
Но тут Груздев снова захрапел. Мирский вздохнул и продолжал читать стихи для одного себя, беззвучно.
Сочнев подошел к радисткам. Вера подняла голову.
— Товарищ лейтенант, не мешайте спать.
— Так я думал…
— Думать не ваше призвание. Какая холодная ночь!..
Сочнев рванул с плеча куртку.
— Прикройте ноги — согреетесь.
— Это все, что вы можете предложить?!
— А чего вам хочется?
— Глоток вина!
— Где ж взять?
— А я и так знаю, что вы из-под земли не достанете! — Смеясь, она спрятала голову под телогрейку и что-то прошептала Соне, они обе прыснули.
Через несколько минут Сочнев, разбудив Митю, распорядился:
— Дуй по-пластунски к фельдшеру, бери фляжку со спиртом — только чтоб не разбудить! Всем выдать по сто грамм. Понял?
— Ты же помнишь, перед нашим выходом сюда товарищ комиссар предупреждал…
— Разговорчики! — Сочнев презрительно усмехнулся. — Утром, может, бой! А вы тут собственной тени боитесь! К тому же… люди замерзли…
Митя в растерянности оглянулся и увидел расплывшуюся физиономию Очерета.
— Не лякайсь, Митя! Сто граммов! О це командир! Отец ридный! Митя, ты мужик або баба?
Последнее замечание окончательно лишило Митю мужества, и он пополз к спящему Птицыну за фляжкой.
Первые сто граммов Сочнев поднес Мите, как герою торжества. Митя ухарски выпил залпом, выпучил глаза и угрожающе посинел. Наконец он перевел дыхание, жалко улыбнулся и закричал:
— Гитлер капут! Ура-а!..
— Гуляй. Митя! Вместе будем фрицев бить, вместе водку пить! Разбудить медицину! Поднести медицине!
Митя подполз к Птицыну и залаял у него над ухом. Тот вскочил, схватился за маузер.
Очерет радостно завопил:
— Бережись! Медицина клизму заряжает!
С поста прибежал Мирский:
— Товарищ лейтенант, на посту очень слышен шум в лагере.
— Ну и что? Ты на посту?
— На посту.
— Ну и стой. Привыкли прятаться. Пускай Гитлер от нас прячется!
— Что тут у вас происходит? — удивился Птицын.
Сочнев подмигнул окружающим:
— Ребята в лесу трофейную водку нашли… Митя, поднеси ему.
— Вот здорово! — Птицын потер руки, причмокнул и с аппетитом выпил. — Хорошо! А то озяб…
— Ну как?
Птицын щелкнул пальцами.
— Градусов пятьдесят, шестьдесят…
Очерет аж застонал:
— Ой, не можу!.. Признав свояка!..
Птицын с подозрением оглядел хохочущих товарищей:
— Откуда здесь в лесу водка?
— Из-под земли достали! — громко сказал Сочнев, чтобы все слышали. — По желанию одной прынцессы. Сейчас и ей поднесем…
— Моя фляжка! Свинство! Как не стыдно! Хамство!
— Сам же пил, — засмеялся Сочнев.
— Командиру отряда доложу! В Москву! Вернемся с операции — под суд!
Сочнев поскучнел:
— Ладно, брось.
Но Птицын рассвирепел:
— Брось?! А тебя ранят, чем раны обработаю? Куда скальпель положу?
— Клади куда хочешь. Вот еще…
— Та що ты, Птица? В армии завсегда медицинский спирт пьют! — успокаивал его Очерет. — Батько, дозволь заспивать?
Сочнев картинно развалился у пня:
— Давай «Галю».
Но только Гриць затянул «Ой ты Галю, Галю молодая…», рядом с ним неожиданно появился Базанов. Он устал, взмок, фуражка сдвинута на затылок, на коленях глина — видно, немало поползал у насыпи.
— В чем дело? — тихо спросил он.
— Входим в спортивную форму! — Сочнев попытался незаметно принять более скромную позу. — Митя, поднеси командиру!
— Постой! — так же спокойно сказал Базанов и отвел Сочнева в сторону. — Откуда водка?
Сочнев попытался острить:
— Партизан водку из дуба выдоит!
— Серьезно спрашиваю.
— Ну, у фельдшера было.
— Он
