чего-то другого?
Я покачала головой.
– Я не об этом. Что мы вообще будем делать? В проклятых землях все было просто и ясно. А здесь…
– Слишком много мест, куда можно пойти, и слишком много людей, с которыми нужно считаться. Тот же договор о неразглашении, – вздохнул Диего. – Зато мы можем жить, где захотим. И делать все, что взбредет нам в голову.
На душе стало тепло. Возникло ощущение, что я впервые за долгое время по-настоящему согрелась. Улыбнулась в ответ:
– Кое-что уже взбрело мне в голову. Кое-что очень увлекательное и приятное. Но для этого мне требуешься ты.
Недоумение на лице Диего быстро сменилось пониманием. Мужчина широко улыбнулся и посмотрел на меня так, как еще ни разу не смотрел по эту сторону Стены. Внимательно и требовательно, чуть прищурившись.
– Тогда пойдем, – и добавил шепотом: – Надеюсь, нам никто не помешает.
– Мы им не позволим.
Нам постелили в разных комнатах, но остаток вечера мы провели в моей. Диего хотел остаться и на ночь, но я выгнала его: конечно, все знали, в каких мы отношениях, но все-таки не хотелось слишком сильно смущать прислугу и родных.
Поцеловавшись с Диего у двери, я набросила сорочку, расправила кровать.
Распахнула окно, впуская холодный воздух. Постояла, глядя в ночь.
Уже собиралась вернуться в постель, когда заметила светящееся пятно. Тусклое, словно припорошенное пылью, таинственно мерцающее, оно приковало мое внимание – островок света в кромешной темноте.
Внезапно заныли кончики пальцев, в центре ладони что-то забилось. Словно внутри, под кожей, появилось маленькое сердце. Предчувствуя беду, я попыталась отвернуться, но не смогла отвести взгляд. И вдруг догадалась: это бабушкино окно.
Мое собственное сердце – то, что в груди, не на руке – билось невпопад, то пропуская удары, то несясь вскачь. То, что на руке, становилось горячее с каждой секундой. И не сбивалось с ритма.
Мне все же удалось закрыть глаза. Под веками полыхнуло огнем, наползло красное марево. Чувствовать жжение было невыносимо; я с трудом приподняла отяжелевшие веки.
Теперь бабушкино окно было прямо напротив. Рама к раме.
В столице, в рабочих кварталах, низкорослые домики ютятся по обочинам узких улиц. Они стоят так близко, что днем перекрывают друг другу свет. Чтобы попросить соль или перец у соседа, нужно всего лишь распахнуть ставни, постучать кочергой или кухонной лопаткой по стеклу окна дома напротив. А некоторые и вовсе могут дотянуться рукой, главное, не вывалиться. Хотя даже падать недалеко – мимо бельевых веревок, на коробки и ящики, солому и старую мебель, от которой избавились хозяева, но которую еще не успели растащить бедняки.
И теперь я словно оказалась в таком доме. Северная башня выросла перед глазами. Мутное окно слепо мигало – видимо, за ним, на подоконнике, дрожало свечное пламя.
Я почувствовала себя мотыльком, мечтающим о солнце. Оперлась о подоконник, перенесла вес на руки, подобралась, села. Свесила ноги. Холодный воздух вцепился в стопы, прошелся по голеням. Словно зачарованная, я протянула руку.
Подо мной не было веревок, ящиков, мебели и соломы: только пустота, каменный мешок внутреннего двора. Упадешь на дно – сломаешься, рассыплешься на составные, растечешься по плитке. Я жила высоко, очень высоко, бабушка – еще выше, и ее башня казалась узкой издалека.
Почему же теперь треклятое окно застыло напротив, и я тянусь к нему из последних сил. А тело медленно соскальзывает с подоконника, стопы больно бьются о камни, пытаясь нащупать опору.
Я почти коснулась стекла, за которым дрожала свеча.
И почти сорвалась.
Неведомая сила сдавила меня поперек талии, рванула назад, вглубь комнаты. Я упала на пол, больно ударившись затылком. Хлопнули, закрываясь, ставни. Что-то навалилось сверху, плотно прижав меня к полу, сдавив грудь.
Несколько минут я лежала неподвижно, с закрытыми глазами и почти не дыша. Было очень страшно, страшно до крика. Но из горла вырывался только хрип. Потом вес, придавивший меня к полу, исчез.
Я почувствовала сладкий цветочный аромат.
Длинные волосы упали мне на лицо.
Села рывком. Лилия отшатнулась, ее глаза были большими и испуганными.
– Энрике, ты чего?
Я оглядывалась по сторонам, словно видела комнату в первый раз.
Бьющийся о стекло ночника мотылек, одеяло на полу, сбитый матрас, кресло рядом с постелью.
Лилия помогла мне подняться, усадила в кресло, налила воды. Я пила быстро, мелкими глотками. Держала стакан обеими руками и все равно проливала мимо. Дрожь не унималась, тело словно оцепенело.
– Что… – голос не слушался.
– Прости, я задремала. Сильно ударилась?.. – Не дождавшись от меня ответа, Лилия продолжила: – Кажется, тебе приснился кошмар. Я проснулась, потому что ты стала стонать. И разбудить не получалось: ты дергалась, махала руками. Матрасы разъехались, я не успела тебя подхватить. Я так испугалась, Энрике!
Мои уши были словно забиты ватой.
Так это был сон!.. Медленно, капля за каплей, уходило напряжение.
– Почему ты тут, Лилия?
– Ты… разве не помнишь? Ну да, ты ведь…
– Я – что?..
Лилия взяла меня за руку.
– Только не волнуйся, Энрике. У тебя был сильный жар, целых два дня в себя не приходила… Диего всех на уши поставил, даже герцогу Фернвальду написал, хотя доктор сказал, что все будет в порядке. Сказал, что ты ослабела из-за переохлаждения и… сильных переживаний, – закончила она почти шепотом.
Два дня? Кажется, всего полчаса назад мы с Диего пожелали друг другу спокойной ночи, а потом… Помню, как надевала сорочку и открывала окно, как тянула руку к стеклу.
– А еще доктор после осмотра сказал, что ты в последнее время явно плохо питалась и мало спала. Папа пришел в ярость. Я боялась, он покалечит Диего. И… надеюсь, герцог Фернвальд не приедет. Иначе ему окажут не самый лучший прием, раз он тебя не смог уберечь.
– С Диего все в порядке?
– Да. Он очень за тебя переживает. Все время сидел у твоей постели. Ни на шаг не отходил. И от еды отказывался. Я с трудом отправила его спать. Все-таки лучше один больной, чем двое.
– Спасибо.
Немного помолчали. Только теперь я заметила, что у Лилии осунувшееся лицо.
– Выглядишь усталой. Тебе тоже нужно поспать.
– Чтобы ты снова треснулась головой об пол? Ну нет, твой Диего меня загрызет, – сестра недобро усмехнулась, особо выделив слово «твой».
Я смутилась.
– Прости меня.
– За Диего? – резко спросила Лилия.
Я кивнула. Знаю, не простит. Но она вдруг ответила:
– Постараюсь.
Вскинула голову. Лилия смотрела зло, наморщив лоб.
– Не делай такое несчастное лицо, Энрике! В детстве
