спонсоров, и все они готовы осыпать его деньгами.
— В самом деле? — Я изумленно заглянула в выставочный зал. Затем прислонилась спиной к стене и глубоко вздохнула. Сердце стучало в груди, как молот, но действие адреналина потихоньку ослабевало. — Мне нужно выпить, — пробормотала я, и Нина извлекла откуда-то — словно сотворила из воздуха — бокал вина.
— Я так и думала, что ты захочешь выпить, — усмехнулась она. — Давай вернемся в зал. Планировали прийти репортер и фотограф, мне нужно за ними присмотреть.
В галерее я вновь остановилась перед своей картиной. Непрерывные линии на ней, наплывая друг на друга, воссоздавали стихию океана и движение волн, которые то вздымались, то падали… Несмотря на всю тяжелую работу, проделанную за сегодня, я все еще не могла поверить в происходящее. Неужели люди пришли сюда для того, чтобы полюбоваться на наши творения, а возможно, даже приобрести их и спасти нас от финансового краха? Я смотрела на свое произведение и не хотела расставаться с ним. Но понимала, что должна.
Мама, подойдя, встала рядом со мной, взяла меня за руку и тоже взглянула на картину.
— Дорогая, она действительно замечательная, — мягко произнесла она. Я увидела в ее глазах слезы. — Единственное желание матери — чтобы ее дети были счастливы, — проговорила она серьезно. — В твоем возрасте я хотела только одного — выйти замуж и иметь детей. Твоя бабушка всегда была так занята моими братьями, что не обращала на меня внимания. Я мечтала, чтобы мои девочки чувствовали родительскую любовь и росли счастливыми, и думала, что сумею сделать тебя счастливой по своему образцу — ведь я обрела счастье, выйдя замуж за твоего отца и став матерью. Но я не прислушивалась к тому, чего хотела ты… Теперь я это вижу. Не могу обещать, что всегда буду согласна с твоим выбором, но я понимаю, насколько тебе важно делать его самой. Я не желаю становиться на твоем пути к счастью, и твой отец тоже не будет. Я поговорю с ним, помогу ему понять.
— Спасибо, — тихо ответила я. Мама стиснула мою руку, но я повернулась к ней и заключила ее в объятия, и она на краткий миг тоже крепко обняла меня.
— Это действительно очень красивая картина, Элизабет, — добавила она и растворилась в толпе.
Я снова посмотрела на свою работу, пытаясь представить, что увидела в ней мама. На первый взгляд, это — изображение капризной природы северного побережья Корнуолла. Может быть, мама разглядела в бурных волнах свою жизнь, но для меня в них отражался мой собственный жизненный опыт: тревожные месяцы первой любви, разбившей мое сердце, и то, как я чуть было не потеряла себя… Глядя на полотно, я испытывала гордость. Этим летом я буквально ходила по лезвию ножа, чуть не пожертвовала своими мечтами в погоне за бесконечными удовольствиями и легкомысленными увлечениями.
— Должен сказать, что эта Берди Грэхем — настоящий талант, — произнес вдруг голос у меня за спиной. — В этих бурных волнах есть что-то, наводящее на размышления. Хотя, на мой взгляд, они скорее похожи на слои скальной породы, которые я когда-то ей показал.
Кажется, весь мир исчез, когда я повернулась и в нескольких футах от себя увидела Александра Тремейна. Я заморгала, не веря в то, что он здесь. Александр смотрел на меня, слегка склонив голову, и непокорный локон снова упал на глаза цвета табака.
— Это действительно ты? — спросила я тихо, не видя вокруг ничего, кроме него, и он шагнул ко мне.
— Боюсь, что так и есть, — нежно произнес он и засунул руки в карманы. — Привет, Берди.
— Я понятия не имела, что ты в городе, — наконец выдавила я, все еще шокированная встречей после столь долгой разлуки.
— Да я и не собирался в Лондон. Меня вызвали по срочному делу. А потом Генри сказал о твоей выставке, и я не смог устоять перед возможностью встретиться с тобой.
— Я не думала, что когда-нибудь увижу тебя снова… — Я сглотнула комок, образовавшийся в горле.
— Ты не представляешь, как мне приятно видеть твое лицо, — признался он, однако я очень даже представляла, так как чувствовала то же самое по отношению к нему. Меня словно затопил изнутри солнечный свет. — Берди, мне так много нужно сказать тебе. Но я не хочу красть у тебя твой вечер. — Он оставил свой прежний беспечный тон. — Ты не согласишься встретиться со мной позже?
Я вспомнила, как Генри посоветовал мне помириться с Александром. Я так плохо чувствовала себя после нашей ссоры на вечеринке. Возможно, это был мой последний шанс отпустить его с миром.
— Я позвоню тебе, когда вернусь в отель, — произнесла я спокойно. — Мы остановились в «Савое».
— Мне очень хотелось бы, чтобы ты позвонила.
Он улыбался, и на какую-то долю секунды мне показалось, что он вот-вот протянет руку и дотронется до меня. Моя кожа зудела в предвкушении его прикосновений, но в этот момент кто-то окликнул меня с другого конца галереи, и он чуть отстранился. Оглянувшись, я поняла, что прибыл фотограф из газеты, и Нина подзывала меня к себе. Я в замешательстве перевела взгляд на Александра.
— Ступай! — велел он. — Поговорим позже. Я буду в доме тетушки…
— Это тот, о ком я думаю? — прошептала Нина, когда мы позировали для фотографии на фоне стены галереи.
— Угу, — пробормотала я, улыбаясь в камеру.
— Что ему нужно? — спросила она, резко повернувшись ко мне, и фотограф тут же запротестовал. — Простите! — Нина снова приняла красивую позу, но взгляд ее постоянно обращался ко мне.
— Не знаю, — процедила я сквозь оскал улыбки; мои щеки уже дрожали от напряжения. — Он попросил меня о встрече сегодня вечером.
— А ты хочешь его видеть? — поинтересовалась Нина. Я подняла на нее глаза, и она кивнула. — Конечно, хочешь.
— Леди, пожалуйста! — воскликнул фотограф, и мы, перестав переглядываться, уставились в камеру.
— Так что же ему все-таки нужно? — продолжила пытать Нина.
— Не знаю. Но Генри как-то загадочно говорил о нем… У меня пока что нет полной картины. Однако я планирую все выяснить… — Я пожала плечами. Казалось, будто в моей груди пытался захлопать крыльями маленький раненый птенец.
Глава 39
Выставка закончилась, когда не осталось ни капли бесплатной выпивки и наконец ушли последние посетители.
— Пока! Спасибо, что пришли! — крикнул Эдди и, помахав задержавшимся гостям, закрыл дверь. — Несчастные любители выпить на халяву, — проворчал он. — Есть ли что-нибудь такое, чего люди не сделали бы за даровой стакан вина комнатной температуры?
— Я вряд ли могу их осуждать, — заметила Нина, приподняв брови. — На свете мало
