в глаза. Он был абсолютно растерян и беспомощен, так как не мог понять, что произошло: ошибка или дьявольская хитрость, примененная в ответ на его надувательство. Я отвечал убежденно, ибо и сам верил в тонус определенных мышц полосатого самца и его ответственное отношение к доверенному ему алмазу. Наверное, он посчитал меня превосходным актером, мастерски разыгрывавшим наивное неведение. Во всяком случае теперь, когда порядок событий был восстановлен полностью, не приходилось сомневаться, что сразу же после раннего визита к нам он бросился к Маргарет Окшотт скупать ее птиц. Мэгги утаила от него самую мелочь. Что Джон Хорнер всё равно получит своего гуся. Пусть и помельче, и без полосы, но получит. Символизм наделил эту историю особенной красотой, ибо в ней абсолютно все получили по заслугам. Мы добыли успех, потому что заслужили его, несмотря ни на что. Да, здесь не обошлось без помощи свыше, но Кьюсек, так и не осознавший справедливость своего незавидного удела, сначала принизил наш триумф до слепой случайности, а затем утратил веру и в нее, а потому смотрел на Холмса со страхом как на живое воплощение дьявольского духа.
– Ума не приложу, как вам удалось перехитрить меня! – заговорил вдруг он совершенно незнакомым, низким голосом. – Как вы догадались? Когда, где я допустил ошибку?
– Ваши планы спутал мой верный помощник, – ответил Холмс и посмотрел на меня с нескрываемой любовью. – И пусть ради этого ему пришлось сначала немного запутаться самому, сути дела это не меняет. Не вы, Кьюсек, допустили ошибку. Находчивость Ватсона, комичная и вместе с тем гениальная, – вот что погубило вас.
– Находчивость?! Скажите лучше прямо, что этот остолоп перевернул всё с ног на голову по единственной причине – своей безграничной глупости! – Кьюсек взглянул в мою сторону с такой звериной ненавистью, что мне стало не по себе. – Доктор, ваши руки надо оторвать и выбросить! Зачем они вам, если вы ничего путного не в состоянии ими сделать?! Мой приятель даже калитку вам открыл заранее, подозревая, что этот трюк вам окажется не под силу. Причем дважды, потому что вы, Холмс, зачем-то ее заперли снова.
– Я подумал, что Ватсон уже побывал там, – ухмыльнулся Холмс. – Он всех перехитрил.
– Так вот почему она так легко отворилась! – воскликнул я радостно, потому что с мучащей меня тайной калитки было покончено.
– Легко, потому что это сделали не вы. Ее и заперли за вами, так как вы и с этим не сладили! Вам оставалось только взять нужного гуся. Единственного с черной полосой, черт побери!
– Вы будете смеяться, но он не ошибся, – сказал Холмс. – По крайней мере, с выбором птицы. Но, оказывается, даже в таком нехитром деле можно набрести на неожиданный подход.
– Я не буду смеяться, я не готов смеяться, я готов рвать и метать! – сорвался на крик Кьюсек. – Я подозревал, но не мог поверить! Убожества! Вы погубили мой план не из проницательности, а потому что не в состоянии приемлемо сыграть даже ту жалкую роль, что я вам отвел. Вы оказались бесполезны, никчемны и вредны даже в качестве ничего не ведающих кретинов. Мне подставили подножку слепцы! Все эти дни я схожу с ума, потому что не могу с этим смириться!
– Прекратите истерику! – осадил его окриком Холмс. – Примите поражение достойно. А насчет рук Ватсона я скажу следующее. Не судите строго моего друга, ибо его поступок объясняется причинами не из этого мира. Вы – негодяй, каких мало, Кьюсек, но даже вам я не решусь сказать, что он сделал, ибо вы британец и придете в трепет. Я убежден, что руку Ватсона в ту минуту, когда она сжимала сверкающий камень, направляло само провидение, ибо только Всевышний, сам себе судья, свободный от чьего-либо порицания, мог позволить себе зайти так далеко в своем остроумии. Истинный пуританин, воспитанный в викторианских традициях, каким является Ватсон, никогда бы не посмел пошутить над гусем таким откровенным, бросающим вызов всем общественным устоям образом. И не просите подробностей, я и так излишне приоткрыл завесу над этой тайной.
– Ладно, – прошипел секретарь. – Тогда слушайте же! Вот мы и добрались до моих нужд, и вам, Холмс, хотите вы или нет, придется ими заняться. Вам многое удалось вынюхать, но вряд ли известно, что в тот же день, вернее уже вечером, меня доставили на набережную Виктории, где долго и очень подробно допрашивали. Успокойтесь, я вас не выдал ни одним словом. Естественно, не из теплых чувств. Однако можете быть уверенным, Лестрейд не отстанет. Что будет, если я приму однажды решение пойти навстречу его любознательности, как вы думаете? Что я теряю?
– Не говорите глупостей. В наших общих с вами интересах молчать, – ответил Холмс.
– Должен вам заметить, что у вас весьма туманное представление о моих интересах, а еще меньше вы осознаете мое теперешнее положение.
– Только не пытайтесь выдавить из меня слезу, Кьюсек. Вы сами обрекли себя на такой финал. Раз уж остались ни с чем, так держитесь за свое место секретаря. Леди Моркар точно не оценит вашу выдумку, а Лестрейд – тем более. Вы, а не кто-то другой, задумали похищение. Даже если вы каким-то чудом убедите всех, что собирались вернуть камень, факта, что вы действовали за спиной ее светлости и собирались сфальсифицировать улики против Хорнера, вполне хватит, чтобы упечь вас за решетку. И не каминную на сей раз.
– Всё это так, но с незначительным дополнением. Я действовал не один. Ради вознаграждения вы согласились вступить со мною в сговор. Лестрейд, думаю, мечтает услышать об этой маленькой детали.
– Кто вам поверит, Кьюсек?! Факты таковы, что я триумфально отыскал алмаз. Причем при таких обстоятельствах, что этого не можете себе объяснить ни вы, ни Лестрейд, ни даже я сам. Подстроить это было невозможно. Кроме ваших голословных обвинений ко мне не ведет ни одна ниточка, тогда как вокруг вас пруд пруди самых разных улик. Вы были ближе всех к несессеру, когда из него исчез камень.
– Которого там уже не было!
– Но вы сами позаботились, чтобы никто это вовремя не обнаружил! И вы сами убеждали всех, что камень до последнего лежал в футляре.
– А теперь заберу свои слова назад!
– И что с того? Чего будут стоить ваши новые показания? Столько же, сколько слова, от которых вы отказались. Даже если вы заявите, что кража произошла в отеле, то опять же неизвестного паяльщика наняли вы.
– Я позабочусь, чтобы неизвестный паяльщик обернулся известным сыщиком.
– Если вы всерьез рассчитываете, что меня опознают в отеле, мне искренне вас жаль. Еще
