ничем не усложненная, но повода улыбаться нет. Здесь нет места улыбке. Это крутой обрыв, и опасность сознаю только я.
Это гораздо больше, чем просто похоть, – это желание. Желание проводить с ним месяцы, годы, разгадывать его улыбки и причуды, узнавать, что его смешит, что притягивает, что радует и…
Музыка умолкает, я делаю шаг назад, тепло улетучивается из пространства между нами. Мой рот высох, как кость. не паникуй. уходи.
– Эй, подожди!
Наливаю себе воды из кувшина на столе с угощением, глотаю залпом. Ледяная жидкость режет горло и служит напоминанием: с перерезанной шеей не напьешься, какой бы красивой она ни была. Моя мать ушла из жизни, а я осталась. Хочу я этого или нет, но я умру. Должна умереть. Топливо для огня – надежда, а у меня ее быть не может.
После того как Дом Отклэров будет уничтожен, для меня не останется места в этом мире – ни с Раксом, ни с Дравиком, ни с кем-нибудь еще. Я зашла слишком далеко. Слишком много шрамов. Слишком много тьмы.
– Эй, ты в порядке? – Ракс догоняет меня и встает рядом, возвышаясь надо мной. – Если тебе нездоровится, можно…
– Поблагодарить тебя стоило, – медленно начинаю я, – за письмо о Гельманне. Но это последний раз, когда я пожелала увидеться с тобой.
Я отворачиваюсь. Луна семенит за мной. Ракс быстрее и выше, он мгновенно преграждает мне путь.
– Стоп-стоп, я сделал что-то не так?
Мать цеплялась за надежду до последнего. Отец выбросил ее как игрушку. Я не повторю ее ошибки. Никогда не буду ничьей игрушкой, как бы соблазнительно это ни выглядело. Никогда не позволю кому-нибудь подать мне надежду, а потом отнять ее.
Я наездница, и все, что мне осталось, – это столкновения.
– Когда мы встретимся в следующий раз, Ракс Истра-Вельрейд, это будет твое поражение и моя победа.
61. Омнино
Omninō, нар.
1. вполне, совершенно
Я отступаю в ледяные коридоры, иду туда, где воздух теплее, – на балкон. Слышится капель: ледяная фантазия сталкивается с реальностью. Прозрачный потолок Станции превращает каждую лужицу в отражение бриллиантовой россыпи звезд, Нижний и Центральный районы остаются туманным воспоминанием далеко внизу. У мраморных перил пристроились знакомые мальчишка в ховеркресле и девочка. Их отражения в больших лужах идеально опрокинуты.
Капля срывается откуда-то сверху, по зеркальному миру прокатываются волны. Мальчик оборачивается и улыбается:
– А, Синали! Похоже, ты нашла нас без труда. Или это мы тебя нашли?
Улыбается он просто и открыто. Носит венец, как они, но к их миру не принадлежит. Это я знаю. И это все, что я знаю о нем. Рядом кронпринцесса Лейда Эстер де Рессинимус. Ее венец светится ярко-голубым, глаза зеленые, как у мальчика, но волосы у нее – медь и пламя. На ней серебристое платье с лебедиными крыльями – настоящими! – приделанными к спине. Ради нее умерло существо.
– Синали! О-о, ты пришла… и с таким милым щеночком! А я думала, мы увидимся гораздо позже, но и это тоже здорово! Ну же, иди сюда, к нам! Сегодня ночью такой красивый вид.
Мои ботинки ступают по другой шахматной доске, разбрызгивая воду на каждом шагу. Я решаю остановиться между ними. Луна устраивается у моих ног, но смотрит на мальчика и яростно бьет золотым хвостом по мрамору. Дзынь-дзынь-дзынь. Долгое время мы молчим.
– Вы обе простите меня, – вдруг говорит мальчик. – Но кажется, я мешаю.
Принцессу передергивает.
– Что ты, нисколько! Честное слово!
Шипя ховеркреслом, он поворачивается к ней:
– Не все может подождать до турнира. Ты должна поговорить с ней здесь, прямо сейчас.
– Но здесь же скучно!
Эта затейливая ледяная фантазия, созданная специально для нее, – скучная? Я ощетиниваюсь, а голос мальчика впервые за все время становится строгим.
– Лейда.
– Ну-у ла-а-адно, – тянет принцесса. – Тогда, наверное, пока.
Он поворачивается ко мне, ненадолго остановив взгляд на Луне.
– Спокойной ночи, Синали, – и удачи завтра.
Его ховеркресло с шипением проплывает мимо, тепловая струя из сопла испаряет лужицу, и что-то иррациональное во мне умоляет дотронуться до его руки. Взяться за нее, как держались А3 и А4.
Ховеркресло останавливается, и мальчик говорит:
– Сильное оно, правда? Это желание держаться за руки.
У меня екает в животе.
– Откуда ты?..
– Теперь я понимаю, почему ты им нравишься. Ты такая же, как они. Как я. Как мы.
Отчаянно вглядываюсь в его лицо – о чем это он? И тогда замечаю пиксели в его зеленых глазах – цветные линзы придали им оттенок королевских глаз, глаз Лейды. Он принял их глаза. Двигатели ховеркресла снова включаются, мальчик уплывает. Той же иррациональной частице меня грустно видеть это, и я оборачиваюсь ему вслед.
– Как тебя зовут?
Он склоняет голову к плечу.
– Тс-с, сердечко. Не сейчас.
«Сердечко» – так меня называла мать. Откуда он это знает? Он видел память А3 и А4. он тоже видит воспоминания в седле. Видел мои. Это он. Тот, кто присылал маргаритки и синие гиацинты, – тот, кто всегда присылает цветы.
Он уходит, и становится тихо. Я знаю, что хочу сказать принцессе, но не знаю как. «Твой отец убил столько людей». «Твой отец стольких продолжает убивать». «Твой отец – причина смерти моей матери и моего отца».
Принцесса, кажется, тоже растерянна, вдобавок слишком расстроена уходом мальчика, чтобы считать меня достойной разговора, но, пообижавшись и повздыхав немного, снова становится жизнерадостной.
– Твой парадный мундир такой нарядный! Кто его сшил – дер Вискамп? Нет, погоди, сама догадаюсь: Фельморрат! Определенно работа Фельморрата.
– Не знаю, – признаюсь я. – И мне как-то все равно.
– А напрасно! Мой брат, наверное, старался, чтобы нарядить тебя. Он дал тебе подарок для меня? – Она вдруг запускает маленькие ручки в мои карманы, Луна гавкает, я отшатываюсь, но она уже вытащила откуда-то конфету в бумажном фантике. – Ага! Видишь? Я так и знала – те же, какие он давал мне, когда я была еще маленькой. – Она сует конфету в рот, с раздувшейся, как у белки, щекой ее слова звучат невнятно: – Клубничные – мои самые любимые.
Я молчу. Она со вздохом поворачивается к перилам.
– Папа говорит – плохо, что брат вернулся. Но я не хочу, чтобы это была правда.
Мимо проплывает церковная барка. Дымок фимиама сопровождает ее, священники окуривают палубу и нараспев читают вечерню для бедных и несчастных, страдающих в смоге милями ниже. Принцесса Лейда рассеянно потирает ладонью щеку.
– Папа говорит, что на других шести Станциях люди поклоняются сотне богов, или десяти, а некоторые не поклоняются никому или своим предкам. – На минуту она задумывается, потом смотрит
